Борис врубился в летианскую массу. Ловко орудуя прикладом автомата, локтями и кулаками, не обращая внимания на резкую боль в плече, он пробился на волю и бросился на свободную от противника улочку, ведущую к баракам.

«Найти Никитку! Обыскать все бараки и найти Никитку!» – его вело вперед это стремление.

Борис удивлялся метаморфозам, произошедшим с ним. Ему и раньше доводилось держать в руках оружие, но никогда не приходилось убивать, пусть даже ради спасения своей жизни или жизни близкого человека. Помести его еще полгода назад в гущу битвы, он бы, пожалуй, растерялся и наломал дров, показал спину или погиб. Но теперь все изменилось. И его эти изменения пугали и радовали одновременно. Кем он был раньше? Даль-путешественником, звездолетчиком, мирным человеком. Если и приходилось стрелять, то лишь по пиратам в открытом космосе. Но, стреляя по либертальцам, он видел перед собой в сетке прицела лишь космический корабль, бездушную груду железа. Он никогда не видел лицо умирающего от его руки человека, до сегодняшнего дня.

Улочка привела Бориса к площадке с десятками дыр в бетоне. В одну из них он чуть не свалился. Притормозил и заглянул внутрь. В яме сидел человек и с надеждой смотрел на него. Стенки ямы светились синим пламенем.

* * *

Бодало быстро справился с изумлением и потянулся к дубинке, висевшей на поясе, рот открылся, готовясь издать командный окрик: «По нарам, сучьи потроха!» Один из надсмотрщиков скинул с плеча автомат и собрался открыть огонь на поражение. Вот-вот их восстание обернется катастрофой, под которой окажутся погребены последние надежды на свободу.

Для Горца время замедлилось. Он видел, как у него на глазах рушился мир, надежды на будущее. Он не выберется из этого барака, сдохнет на нарах, а его тело бросят на переработку и сделают из него питательную гадость для шурале. Он никогда не увидит Ежонка, Танька больше не улыбнется ему. Он не вступит больше на борт «Арго» и никогда не почувствует родную землю под ногами. И от этого стало так обидно и тошно, что Горец вслепую ринулся на Бодалу. Если расстреляют, то он, по крайней мере, бился за право жить так, как хочет.

Но он не успел и пару шагов сделать, как где-то вдалеке, на окраине резервации, громыхнул один взрыв, за ним последовал другой, и громко, наперебой заговорили пулеметы, раскашлялись, расчихались, разозлено разбрехались, словно бешеные собаки.

Бодало растерялся, запаниковал, резко обернулся, словно надеясь сквозь серую ткань дождливой завесы разглядеть, что там происходит. Надсмотрщик с автоматом опустил дуло к полу и посмотрел в ту же сторону. Второй растерянно оглядел дерущуюся, казалось бы, ничего не слышащую толпу заключенных, и развернулся к дверям. Его руки крепко сжали автомат и сняли его с плеча, но больше он ничего не успел сделать.