К стойкому запаху сырости и затхлости примешивалась сильная вонь гниющей органики, разбавляемая слабыми потоками свежего воздуха, а обволакивающую тишину, кроме шума его движений и дыхания, нарушали еще какие-то звуки. Они были еле слышны и похожи на шепот, и сначала он не обращал на них внимания сквозь равномерно пульсирующий стук в голове, совпадавший с громкими ударами сердца. Но чем дольше вслушивался, тем больше это ему не нравилось – казалось, что непонятные звуки приближаются.

Шал пошевелил ступней. Ожидаемая резкая боль не пришла, значит с ногой все в порядке, не сломана. Попробовал согнуть в колене и застонал. Больно, но обратно она распрямляется без проблем, значит, просто вывих или банальное растяжение мышц. Если осторожно, то ходить, наверное, можно. Как и в случае с оружием в «Камазе», вдруг вспомнил, как голова бьется о землю, а его тащат куда-то за ногу. Может, поэтому они обе так болят?

С какой-то неясной надеждой ощупал одежду, не понимая, что именно ищет. Ладонь привычно легла на рукоять ножа, и несколько минут старательно вспоминал, что это такое. Видимо, сильно приложился лбом о какую-то твердую поверхность, что помимо сознания потерял и часть памяти. Но если после сильного удара головой еще осталась способность мыслить, значит, не все выбито из нее и постепенно вспомнится. Пока в памяти постоянно присутствовал только «Камаз», мчащийся по степи, и мелькающие справа опоры контактной сети вдоль железной дороги.

Нужное знание пришло внезапно: большой палец отстегнул хлястик с рукояти и рука уверенно вытащила нож из ножен. Вот как это работает, оказывается. Уже неплохо, значит, память возвращается. Пошарив еще по карманам куртки, в одном нашел какой-то округлый продолговатый предмет, во внутреннем нащупал пистолет, а в кителе несколько обойм к нему. Причем как только рука коснулась холодной ребристой рукояти, он сразу понял, что это оружие. Пистолет, пистолет, ваших валит, наших нет…

Пальцы привычно сунулись в карман, где лежали папиросы. Они оказались на месте, что было вообще замечательно. Тем более стало понятно странное жжение в груди – организм требовал отравы. Шал не стал ему перечить и, нащупав в измятой пачке более-менее плотную папиросу, закурил. Где бы он сейчас ни находился, неизвестно, сколько осталось жить, и курево пока оставалось единственной радостью, а приговоренным к смерти раньше всегда давали выкурить последнюю сигарету. Еще очень хотелось жрать и пить, но такого в карманах ничего не нашел. Подняв зажигалку над головой, огляделся, насколько тусклое пламя позволяло рассмотреть окружающую обстановку.