Темные ленты тумана, растянувшиеся по оголенному решетчатому настилу и дрожавшие вместе со всем кораблем, приподнялись, стягиваясь вокруг нас двоих. Я их даже не ощутил, одним движением вставая на ноги. Зато змеиномордый сразу забился в судорогах, черный панцирь на каплевидном брюхе стремительно начал подтаивать снизу.

А я уже прыгнул к колоннам. Задел одну из них — щелкнуло, и вместо дрожи патрульник тряхнуло, как от сдвоенного ракетного взрыва. Змеиномордые рванулись ко мне, корабль тряхнуло ещё раз, палуба ушла у меня из-под ног.

И сверху ко мне спикировала светящаяся амеба. Шипы на ладони с колким хрустом поймали её на острия, сияние затопило отсек…

Я увидел.

Конструкции корабля протаяли перед глазами — половину пространства за плитами обшивки занимала Онора, только багровая сфера её теперь была надкусана, словно чья-то гигантская пасть отхватила здоровенный кусок с края. Вдали, по черной пропасти космоса, ползло коричневое пятнышко Турании. А над ней серебряной меткой навис чей-то корабль — но не «Адмирал Мархаузен». Напоминал он…

Я прищурился, приземляясь на палубу.

Напоминал он древние корабли Земли — те, что плавали когда-то по громадным океанам материнской планеты. Никаких ракетных плоскостей, вытянутый вздернутый нос, овальные, растянутые очертания корпуса, обрезанные сверху по безукоризненной прямой, круглая корма.

Руки сами рванулись вперед — и встретили змеиномордых. Я взорвался градом ударов, зависнув над палубой в тягучем, странном прыжке. Ленты темного тумана, утянувшись к колоннам, бессильно клубились у их подножий. Шипы похрустывали, прорывая черные панцири.

У серебряного кораблика, там, за Онорой, далеко впереди, вдруг исчезла корма. Все, как тогда, с «Верным».

И как тогда, с «Верным», где-то на той стороне находился «Адмирал Мархаузен».

Глава двадцать девятая. У багровой стены

Глава двадцать девятая. У багровой стены

Без скафандра и импульсника дралось на удивление легко. И движения выходили скупо-экономичными, выверенными до сантиметра, словно у рук-ног появился свой разум, и сочленения брони уже не давили, врезаясь в тело…

Шипы, торчавшие из кожи, тоже не тревожили — я чувствовал их как часть своего тела.

Панцири проламывались легко, хитин сыпался мелкой яичной скорлупой. Одному из противников я раскроил скулу, узким валиком торчавшую под глазом. Но крови — или что там у них вместо неё — не было. В щелях проломленных панцирей упруго тряслось темное желе, похожее на размягченную резину, и только.

Никто из иномирян так и не издал ни звука. Змеиномордые после двух-трех ударов молча падали, судорожно дергались на полу под непрестанные щелчки и скрипы нагревавшегося корпуса. И под тихий гул, шедший откуда-то из глубин корабля — после толчков, приключившихся, когда я задел одну из колонн, все снова работало как прежде. И палуба ровно тряслась, и над головой углублялась дыра в Оноре…