Возможно, дело было в выпивке, или в таблетках, или в регтаймах, которые неустанно играл оркестр, или же в головокружительном осознании того, что ты молод, богат и можешь делать все, что душе угодно… Или, возможно, в ощущении каждого, что он – один из немногих (ладно, немногих сотен) счастливчиков, кого пригласили на эту вечеринку в сей переломный момент, после которого, возможно, настанет конец света – во всяком случае, если оправдаются самые печальные предсказания газет…

И как же одним словом, одной фразой описать всю эту безумную блистательную хрупкость?

Как я уже упоминала, мой добрый друг Гарри работал журналистом и писал в популярные нью-йоркские газеты, в частности в «Сатэрдей ивнинг пост». А еще он писал бульварные романы, которые публиковал под псевдонимом. Что ж, каждый крутится как может… Он обладал отличным чутьем на сенсации, и именно поэтому, как потом оказалось, в ту судьбоносную ночь оказался точно там, где нужно. Но еще одного умения, важного навыка настоящего репортера, ему недоставало: ему тяжело давались слова. Слова ополчились против бедняги Гарри. И это ему сильно мешало: он смотрел на ограбленный ювелирный магазин, на сошедший с рельсов поезд, на автокатастрофу – и перед его голубыми глазами мелькали неуловимые лексические единицы. Я как-то сказала ему, что он стал бы великим писателем, если бы умел писать.

Зато к деталям он был крайне внимателен. Записывая воспоминания той ночи, он отметил, что ближе к полуночи оркестр заиграл «Шейха Аравии».

Гарри без устали прокладывал себе путь через толпу танцевального зала Бигелоу, не обращая никакого внимания на богатый узор обоев, японские панели на стенах и парижские люстры, украшавшие эту прекрасно освещенную комнату. Он прошел сквозь широкое французское окно и присоединился к людям, толпившимся на веранде под открытым небом. Гарри помнил даже, что за выпивку держал в руке – виски с содовой, уже не первый бокал за вечер. Он вообще запомнил очень много деталей той ночи.

Выйдя на веранду, он огляделся. Сам особняк Бигелоу походил на какое-нибудь крыло Версальского дворца, перенесенное через Атлантику на Лонг-Айленд, и сад не уступал ему в роскоши. Лужайки, засаженные цветущей сиренью, сливой и боярышником, освещались разноцветными гирляндами. В центре сада находился бассейн – круг голубого света, в котором, как дельфины, плавали девушки – почти все в пристойных купальных костюмах, те, впрочем, позже неминуемо уступили бы место более фривольным нарядам, – так было всегда. А дальше виднелась пристань с парочкой маленьких яхт, темные воды Саунд-бич и – расплывающиеся в тумане огни Манхэттена на горизонте.