В июле 1954 года заканчивалась Первая Индокитайская война. В 1936 году, в возрасте шестнадцати лет, Франсуа Борд провел несколько месяцев в регионе, который тогда являлся Французским Индокитаем, объездив всю страну, или скорее страны, потому что он также побывал в Камбодже, где посетил храмы Ангкора, и в Лаосе, где ему довелось пообщаться с горцами народа «мои». Алжир, где он никогда не был[23], не принадлежит к личному жизненному опыту Франсиса Карсака, а вот Индокитай — да.

У себя дома в Вильнёве, пусть его отец и был когда-то торговцем в Дакаре, он с расизмом практически не сталкивался. Разумеется, когда речь заходила о сенегальцах, зачастую использовался термин «негр», но какого-либо пренебрежительного значения никто этому слову придать не пытался: то был обиходный термин, более того, в диалекте Перигора и Аженэ «негр», пеgго, означает просто «черный». В тех приключенческих романах того времени или рассказах о путешествиях, которые он читал, довольно-таки часто присутствовала окраска, которую мы бы, несомненно, назвали «расистской», но в большинстве случаев то был расизм патерналистский, так сказать, благосклонный: прибывавшие в Африку белые несли с собой цивилизацию. О ненависти или откровенном презрении речи практически никогда не шло.

Прибыв в Индокитай в конце 1936 года, он быстро увидел, что такое расизм, колониализм, ксенофобия и все то разнообразие форм, какое они могут принимать, от самых очевидных до самых утонченных.

Не успел он приехать, как почти сразу же стал свидетелем одной сцены, наложившей на него глубокий отпечаток. Он пошел на почту (в Сайгоне?). У окошка стояла небольшая очередь. Какой-то старик проводил нужную ему операцию (то ли посылку отправлял, то ли заказное письмо, я точно не знаю). За исключением моего отца, все в очереди были «Индокитайцами». Вошла француженка лет сорока, которая, не принимая в расчет очередь, направилась прямо к окошку, оттолкнула старика, да так, что тот едва не упал — и упал бы, если бы кто-то его не поддержал, и заявила почтовому служащему: «Я спешу, займись-ка мною...» или что-то в этом роде. Когда же тот возразил, она его оскорбила и снова потребовала, чтобы он ее немедленно обслужил. Что он и сделал в гробовой тишине, которая царила в помещении. Мой отец был в ужасе, тем более, что эта женщина была супругой одного из чиновников Французской республики, который прибыл на Дальний Восток насаждать европейскую цивилизацию, а «индокитаец», которого она оттолкнула, был стариком и человеком образованным, что делало его вдвойне достойным уважения.