Чуть шевельнул рукой, и она двинулась. Кадет ничего не заметил. Он лишь безумно улыбался, что-то говоря, но Андрей ничего не слышал. Он собирал в кулак всю свою ярость. Даже если он умрет, эта тварь уйдет на тот свет вместе с ним. Ярость бурлила внутри, словно сдерживаемый плотиной поток. Силы утекали из поврежденного тела, но на это сил точно хватит. Должно хватить. Кадет что-то почувствовал, взглянул на лицо Андрея, и вздрогнул, готовый отшатнуться назад. Что же ты увидел там, жалкая тварь? Движение на пределе скорости, уже ощущая надвигающуюся тьму беспамятства и смерти. Перчатка костюма обхватывает ногу урода, такую беззащитную и хрупкую, и сжимает ее. Равновесие важно, скотина - лишился руки, давай и ногу добавим. Слышится, а может и мерещится хруст кости, и огромный заряд энергии проходит сквозь перчатки. Андрей поймал взгляд Кадета. Взгляд, полный дикого, животного ужаса. Месть свершилась. Холод наступал со всех сторон, но Андрея он уже не волновал. Холод не так уж плох. Он несет покой, такой желанный и недостижимый. Покой. Тьма наконец пришла.

Глава 42. Жизнь.

Глава 42. Жизнь.

Тьма. Тьма и тишина. Неужели, смерть выглядит именно так? Ни один звук не разносится в пространстве бесконечного мрака, да и мрак ли это вообще, или нечто иное, таинственное и непостижимое для человеческого создания. То и дело, в этой темноте вспыхивают невиданных расцветок сверкающие огни, столь мимолетные, что не получается понять, существуют ли они вообще. Легкость, невероятная легкость души, лишенной материальной оболочки. И в то же время тяжесть, наваливающаяся всякий раз, когда неосторожно пытаешься мыслить, нарушая самим этим фактом вечный местный покой. Мгновения складываются в секунды, те в минуты, а минуты, выстраиваясь ровными рядами, созидают часы, и так, постепенно, время размывается и теряет саму свою природу. Тут нет времени, равно как и нет длительности. Есть только точка, в бескрайнем пространстве. Или не точка. И было там что-то еще. Словно кто-то оценивающе на него смотрел, пытаясь своим взглядом охватить всю содержащуюся в нем сущность, всю прожитую жизнь и все что в ней было сделано. Или не сделано. Несмотря на постоянное внимание этого эфемерного взора, он не причинял неудобств. Скорее напротив, постепенно становилось все легче и легче. Сознание Андрея начинало растворяться в этом блаженстве. Что, неужто и правда смерть выглядит вот так? Или это последние бредовые видения умирающего сознания?

Приглушенный звук удара разорвал тишину, уничтожая покров этого сонного оцепенения. Вспышки во тьме стали более частыми, и дольше задерживались перед взором. Цвета мелькали безумным хороводом. Новый удар, и вновь пространство содрогается, словно некто незримый стучит огромным молотом в запертые двери. Через щели начинают проникать узкие лучи света. Они обжигают, но вместе с тем и согревают. Только сейчас Андрей понял, насколько он холоден. Мертвенно холоден. Еще удар, и еще один. Все вокруг рушится, свет и жар расползаются повсюду, опаляя лишенное оболочки сознание. Это больно, очень больно. Но вместе с тем так неожиданно приятно. Таинственный взор, наблюдавший за Андреем, отступил. Показалось, или неведомая сила усмехнулась, освобождая его от своего надзора? Удары стали регулярными. Сознание, терзаемое болью, очищается и наконец Андрей начал понимать, что этот ритмичный шум ударов ни что иное, как его собственное сердце, пока еще неуверенно, но с каждым мигом все бодрее отстукивающее положенный ему природой ритм. Но как? Ведь сердце было пронзено, рассечено подлым ударом, оно уже не должно биться. И тем не менее, бьется. Упорно бьется, разгоняя жар крови по жилам. Возвращая в израненное тело саму жизнь.