— Так вот почему принцесса Лея всегда просит тебя остаться на корабле, когда мы куда-то идем. — Разрозненные фрагменты головоломки начали складываться в голове Джофа в целостную картину. — И вот почему она всегда спрашивает, не хочешь ли ты остаться тут.

— Я обещала ей быть осторожной. Не браться за то, что может мне навредить. И принцесса Лея мне верит. А ты не вздумай ей проболтаться.

— Да перестань, Грир. — Джоф уселся на полу рядом с ней. — Для тебя лететь на Сибенско в десять раз опаснее, чем для любого из нас.

— Ничего, переживу. Я ведь останусь на корабле, не забывай.

«А что, если ты потеряешь сознание в самый неподходящий момент? Что тогда?» Джоф мог бы еще много чего возразить, но как спорить с Грир, когда она лежит на полу, совершенно без сил. Когда она умирает.

— Тебе надо поспать, да? — Он постарался припомнить все, что наказывала доктор Калония. — И, как его… возместить потерю жидкости. Так что давай-ка я отведу тебя домой, ты поспишь и попьешь побольше воды…

— Я все сделаю, как велено. Честное слово. В конце концов, завтра у меня трудный день, надо подготовиться.

Грир осторожно села. Джоф не мог заставить себя посмотреть ей в лицо. Он обхватил руками колени и закусил губу. Но Грир все равно заметила:

— Ох, Джоф… He надо.

— He могу…

На Гаталенте считается, если человек способен плакать, значит у него чуткое сердце. Там слезы — добрый знак. Джоф быстро узнал, что во всей остальной Вселенной принято их держать в себе, и неплохо овладел этим умением. Но его силы были не безграничны.

— Просто, понимаешь… ты потрясающая. И так не должно быть. Это нечестно.

Что-то в ее лице дрогнуло.

— Спасибо, что ты это сказал. Никто раньше не говорил мне этого, но это действительно нечестно. Правда.

Джоф потом не мог вспомнить, кто из них первым обнял другого. Но они не размыкали объятий так долго, что это уже не имело значения.

Но когда он испугался, что скоро окончательно расклеится, Грир отстранилась и шутливо ткнула его кулаком в плечо:

— Только больше никогда не смей жалеть меня, понял? — Она улыбалась дрожащими губами, но голос обретал былую твердость с каждым словом. — Никогда.

Жалость, понял Джоф, прикончит Грир скорее, чем болезнь или передозировка сыворотки. Но уж от этой-то боли он мог ее уберечь.

— Понял.