Я благоразумно поклонился ему, выставив вперед правую ногу.

– Простите, ваше преподобие, но я не раб.

Капеллан опустил платок, показав недовольно сморщенный крючковатый нос.

– Нет, полагаю, что не раб, сирра.

В его слегка пришепетывающем, аристократически протяжном голосе слышалось откровенное презрение, от которого у меня сами собой сжались кулаки. Он был почти такого же роста, как я. Сначала я принял его за палатина, недавно возвышенного до этого сословия. Но внимательное изучение подсказало мне, что он все же патриций; его выдавали небольшие хирургические вмешательства, искусственные улучшения, характерные для этой касты.

Нет, даже не патриций. Я стиснул зубы, и по спине у меня пробежал холодок.

Что-то было не так с этим священником. Что-то совсем неправильное. В скудном освещении я разглядел, что один его глаз пронзительно голубой, а другой – черный как смоль. Густые и жирные светлые волосы, зачесанные назад. Плоское лицо с квадратной челюстью, кривой нос, широкие, перекошенные плечи. Высокая кровь, что огнем текла в моих венах, застыла, словно воск. В лице священника, в его позе и осанке проявились с полсотни мелких недостатков, даже больше, чем у знакомых мне сервов или плебеев.

– Уйди с дороги, – сказал он.

Я послушно отступил к стене и сосредоточил внимание на квартете охранников. Их форма была мне совершенно незнакома.

Темно-коричневые мундиры, перетянутые ремнем, высокие черные сапоги. На правом предплечье каждый из них носил нашивку с геральдическим белым конем на коричневом фоне. Я вспомнил слова Когана. Компания «Белый конь».

Свободные наемники. Федераты. Они сопровождали тяжелый цилиндр фуговых яслей, плывущий в нескольких дюймах над полом. Он был пустым, бездействующим, с потухшими контрольными индикаторами. Наемники шли со стороны тюремного отделения. Стоя у стены, я посмотрел туда и прикусил губу.

Решившись, я откашлялся и спросил:

– Простите, мессиры. Вы, случайно, не из компании «Белый конь»?

Эскорт капеллана чуть замедлил шаг. Человек в сутане прошел дальше, но остановился, когда старший из его четырех охранников ответил:

– Да.

– Под командованием Алексея Карелина?

– Пошел вон, ничтожество, – сказал капеллан, и прищуренные глаза на его широком неприятном лице уставились прямо на меня.

– Сэра Алексея Карелина, – поправил молодой солдат, для которого честь командира пересилила приказ нанимателя.

– Прошу прощения.

Я поклонился уже не так церемонно, как мгновением раньше, пользуясь возможностью разглядеть криокапсулу, которая плыла в компенсирующем поле. Она была слишком большой для человека, в цилиндр могла поместиться даже корова. Если Коган сказал правду, то я догадывался, кто находился в этих яслях. Не корова, но и не человек.