– Я бы сказала так: бросьте это дело, парни. Не стоит связываться с этой Капеллой.

Все еще сидя спиной к каменной стене, я посмотрел в коридор, по которому неизвестный мне капеллан и его охранники из «Белого коня» должны были выйти из колизея на улицу к Красному каналу.

– Есть какие-нибудь мысли о том, кто это мог быть?

– Ты сказал, что он горбатый? – спросил Хлыст.

– А? – оглянулась на него Чанд, такая низкорослая, что рядом с ней парень казался почти великаном; она рассеянно похлопала Хлыста по локтю. – Мерзавец-патриций с таким лицом, что его хочется раздавить?

Мне невольно вспомнился Северн, помощник приора Мейдуа старухи Эусебии. Острое, как нож, лицо этого капеллана всегда выражало спесивую жестокость, и я без труда мог представить, что сама Эусебия в молодости усмехалась точно так же. Возможно, их обучали этому в семинарии на Веспераде.

– Соломенные волосы, глаза разного цвета. – Я показал на собственные глаза и покачал пальцем.

Чанд прошипела сквозь зубы:

– Это внебрачный сын великого приора. Он все время крутится возле графа.

– Внебрачный сын… великого приора?

Я нахмурился. Это была какая-то бессмыслица. Палатины ни при каких обстоятельствах не заводят внебрачных детей, а великий приор определенно была палатином. Это попросту невозможно. Высокая коллегия выносит вердикт по каждому запросу на ребенка любой палатинской пары, заботясь о том, чтоб излишние генетические изменения не привели к мертворождению или к появлению таких монстров, как этот. Таким способом император контролирует нобилей – контролирует их кровные линии, выдавая разрешение на рождение детей, заставляя каждого, кто хочет иметь наследника, ползать на коленях перед троном. Я подумал о множестве телесных недостатков этого священника – горбатая спина, крючковатый нос, слишком высокий лоб и разноцветные глаза. Мутации, вызванные изменением его палатинской наследственности без должного медицинского наблюдения, – избытком хромосом, отравившим его кровь. Для таких, как он, существовало специальное слово.

– Значит, он интус?

– Поосторожней с такими словами, – резко сказала Чанд. – Гиллиам Вас заседает в совете графа. Тебя привяжут к позорному столбу прежде, чем ты успеешь извиниться.

– Нет, за клевету не привязывают, – огрызнулся я. – За это полагается всего лишь двадцать плетей.

На самом деле – пятьдесят, я проверял по Индексу. Когда-то я мог назвать официальное наказание за каждый грех, преступление и неподчинение законам Капеллы. Отец настоял, чтобы я их выучил. Но это было так давно. Я позабыл многое из того, что знал.