– Не совсем. Они отделены друг от друга, у них нет общей оболочки, но гудение гармонизирует их.
– В буквальном смысле слова гармонизирует.
Я изобразил тонкую кривую усмешку, и Валка ответила мне тем же. Где-то в глубине моей души проснулась, словно после фуги, тень прежнего Адриана – ученика схоласта. В этом заключался смысл моей жизни, когда я был мальчишкой. Неужели с тех пор прошло всего четыре года?
«Для меня четыре, – поправил я сам себя. – А в действительности – почти сорок».
Явно недовольная тем, что ее исключили из разговора, Анаис подалась вперед.
– Доктор, вы долго пробудете в столице?
– Только до тех пор, пока не закончатся бури. Калагах слегка… скажем так, затапливает в это время года.
Умандхи закончили работу, тон их песни повысился, в нестройный хор влился устойчивый ритм. Я все еще не мог понять, как они издают эти звуки, хотя и догадывался, что где-то в верхней части тела умандха, среди щупалец, должен находиться рот. Когда одно из трехногих существ протопало мимо меня, я заметил, что его покрывает густая белая глазурь, завитки которой тянутся по всему узкому туловищу к расходящимся радиально конечностям. Племенная раскраска?
Я хотел расспросить доктора, но решил оставить это до другого раза, и продолжил разговор, борясь с искушением погнаться за двумя зайцами:
– Калагах? Это те развалины, о которых вы говорили?
К моему удивлению, вместо ученой мне ответила Анаис:
– Вы действительно не знаете?
Я действительно не знал и почувствовал легкую усталость от того характера вопросов без ответов, который начала принимать наша беседа. Но все же придержал язык, помня о том, что одна из этих леди была палатином, а я – в своей нынешней ипостаси мессира Адриана Гибсона – нет.
– Нет, миледи. Боюсь, что не знаю.
Валка задумчиво провела ладонью туда и обратно по переплетению линий на своей руке, а потом обратила ко мне свои неправдоподобно золотые глаза.
– Да, Калагах – это развалины. Э-э…
Она закусила губу и посмотрела на леди Анаис. Но та не высказала никакого недовольства и не попыталась остановить ученую.
– Эти постройки на тысячи лет старше возникшего на их месте норманского поселения.
– Так, значит, это умандхи? – заморгал я от удивления.
Я никогда не слышал, чтобы умандхи строили что-нибудь настолько долговечное. Их жилища на огороженном участке города вдоль берега моря и в островной резервации были сложены из всевозможного мусора. Они собирали фрагменты разбитых морских судов и космических кораблей, обломки разрушенных зданий и вообще все, что могли найти, и складывали из них шалаши. Их деревня у воды – или, точнее, в воде – казалась выброшенным на отмель водоворотом. Оставленная без присмотра, она не продержалась бы и десяти лет, не говоря уже о столетиях.