– Зачем? – холодно спросил он.

– Простое любопытство, – пожал я плечами, понимая, что этот ответ – пусть даже почти правдивый – не удовлетворит капеллана; наверное, мне следовало сказать «навязчивая идея». – Я хотел увидеть представителя единственной расы, бросившей вызов гегемонии человечества во Вселенной.

– Богохульство! – рявкнул он. – Ни одна раса не может бросить вызов человечеству!

Казалось, он сейчас снова схватит меня. Я отшагнул назад, пластиковые мечи задрожали в моих руках.

– Скажите об этом экипажу корабля, который восстанавливают на орбите, – почти шепотом ответил я. – Скажите об этом своим охранникам.

Теперь все встало на свои места. Неприязнь Гиллиама ко мне вызвана не только моим предполагаемым низким происхождением. Не только тем, что он считает меня шпионом, представляющим опасность для его лорда. Он считал меня еретиком. Вероятно, я и был еретиком, учитывая мой интерес к ксенобитам.

Капеллан скривил рот, и я почти физически ощутил, как желание ударить меня мелькнуло в его одурманенном мозгу. Но он лишь решил зайти с другой стороны.

– Насколько я понял, ты говоришь на их богомерзком языке.

– Не очень хорошо.

– Возможно, это даже к лучшему.

Гиллиам повернулся, собираясь уйти, но добавил:

– Можешь называть это невинным любопытством, если тебе так хочется, но придет время, и граф утратит интерес к тебе. Ты ведь знаешь, мальчик, какое наказание полагается за связь с врагом?

– Конечно знаю.

Несмотря на жаркий день и неприязнь к уродливому священнику, я почувствовал озноб и словно бы услышал, как катары точат керамические ножи и как шипит железо, остывая на ветру. Палачи Святой Земной Капеллы вполне заслужили свою зловещую репутацию. С еретиков, осквернивших себя общением с нелюдью, живьем сдирали кожу, потом их распинали и оставляли мучительно умирать.

Угроза прозвучала, и Гиллиам усмехнулся:

– Подумай над тем, что я сказал, и держись подальше от молодых лорда и леди.

Он уже был на полпути к двери, возле которой его ждали двое федератов, когда я окликнул его:

– Одну минуту, ваше преподобие!

Гиллиам неуклюже остановился – возможно, одна нога была у него короче другой? – и выжидающе посмотрел на меня. Не желая, чтобы известные своей раздражительностью охранники направили на меня станнеры, я остался стоять у беседки. Мне хотелось сказать капеллану что-нибудь угрожающее, что-нибудь внушительное. Хотелось припугнуть эту маленькую горгулью. Но ничего другого, кроме насмешек над его уродством, не приходило на ум, и, как бы я к нему ни относился, все же не мог опуститься до подобного поступка. Поэтому я просто шагнул вперед и снял очки, чтобы посмотреть на священника фамильным лиловым взглядом: