Музыка нарастала. Видения становились все отчетливей. К ним прибавился осенний морской пейзаж в стиле Рокуэлла Кента и кусочек увертюры Брамса, крохотный и самый безликий. Плавные звуки пронзали корабль, расслаивая его трещинами. Медленно растворилась стена с иллюминатором. Он поднялся с кресла и взмыл вверх. Вскоре уже было неясно, где верх, где низ. Он парил в пористом кружеве звезд, ощущая легкое сопротивление невесомой материи. Он сгребал космическую пыль, помогая ей с помощью звуков принять устойчивое положение. А потом он принялся лепить звезду, складывая множество огненных комочков. Он походил на пчелу, строящую соты. И эти соты медленно наполнялись сгустками энергии, поглощаемой из космоса невидимой паутиной звуков.

Творение обретало объем. Звуки превращались в грохочущий шквал, в котором уже нельзя было разобрать ни одного инструмента. Лишь ровный гул, давящий на сознание подобно абсолютной тишине. И сквозь этот гул прорастали десятки и сотни огненных щупалец, выброшенных не завершенным еще творением. Они помогали звукам черпать жизненную энергию и заполняли ею пористое тело.

А потом последовал взрыв — ослепительный, раскалывающий сознание на части. Глаза заслонило черным крепом, а когда пелена спала, он увидел, как перед ним, расплываясь во весь иллюминатор, сияет громада зажженной звезды. В такие мгновения он чувствовал огромную усталость, смешанную с долей разочарования, свойственную любому мастеру, который завершил свое творение, а теперь оценивает его. Ах, оно не идеально! Ах, оно б могло быть куда лучше! Ах, как несовершенен этот мир!

Разочарование — чувство, присущее каждому. Разочарование чувствовали и те, кто наблюдал за рождением звезды.

— Как, и это все? — восклицали обыватели. Они ждали яркого зрелища, подобного тому, что давали паяцы с приклеенной улыбкой на лице, а взамен стали свидетелями того, как на черном покрывале неба возник небольшой апельсиновый шар. Они сполна заплатили за зрелище, а что получили! Стоило ли ради этого жертвовать сном!

Обыватели расходились разочарованные и недовольные, и забывались в тяжелом сне.

А через день они забыли о случившемся и вспоминали о нем лишь изредка, когда вдруг замечали, как пышно разрослась на окне герань. Тогда обыватели вскидывали вверх указательный палец и заявляли:

— Выходит, мы недаром потратили деньги!

При этом они чувствовали такую гордость, словно собственноручно зажгли апельсиновый шар над своею головой.

Крохотный апельсиновый шар.

* * *

Он был и почти что не был. Он был легендой. Мало кто знал, как его зовут. Люди говорили о нем как о Фонарщике, Творце и даже Шарлатане. Одни называли его Ольвусом, другие — Грантом, третьи — Денлилем. И лишь четверо знали его настоящее имя, но для каждого из четверых оно было разным.