– Вот, держите, – машинально подчинившись, Игорь вложил в заметно дрожащую ладонь небольшой, размером со средний огурец, и такой же пупырчатый, цилиндр.

– Уважил. Молодец, – трещины, расколовшие губы на части принялись змеится по чёрному лицу, но голос старого генерала был беспечен: – А теперь – уходите! Это приказ!

– Нет. Я остаюсь, – покачал головой Маслов, внезапно вспомнивший описание переданного Змееву предмета. То была термальная шашка – технократы включили её в комплект брони на тот случай, когда отряду потребуется быстро выжечь что-то, или, отступая, прикрыться непреодолимым ни для кого, заслоном. Вспомнилось и то, как все они тогда посмеялись над такой заботой – подобной шашкой можно было сжечь танк, к чему она простому бойцу.

– Разве что кремировать себя, – пошутил тогда Чум, подбрасывавший её на ладони и не ожидавший вот такого исполнения своих слов.

– Это приказ, лейтенант Маслов!

– Я не военный, – прислонив Чума к Досе и Благоволину, он решительно тряхнул головой: – Я здесь, с вами буду. До конца. Да и не страшно это – умирал уже.

– Игорь, – оплетённое ломанными светящимися линиями лицо было неузнаваемо: – Я понимаю, что ты чувствуешь. Быть изнасилованным тяжело. Но когда тебя насилует Бог – боль во много злее. Сам через подобное прошёл. Но жить можно и с этим! Слышишь! – Вскрикнул Змеев, дёрнувшись всем телом: – И можно, и нужно! Ради остальных – их, – кулак, в котором была зажата шашка указал на державшихся друг за друга людей: – А они? Ты о них – подумал? Они выйдут отсюда? – Поднесф кулак к лицу, Змеев медленно разжал ладонь, разглядывая цилиндрик: – Они тебя вынесли. Тогда – после ранения. А ты? Верни им долг – выведи их наружу. Прошу. Живите…

– Но, Виктор Анатольевич…

– Иди, Игорёк. Выведи их наружу. Это моя просьба. Последняя. – Генерал покачнулся и блестящие змейки, почти уже поглотившие черноту лица, рванули по телу вниз, спеша напитать ярким свечением всё остальное тело.

– Иди же! – Выкрикнул Змеев и его голос, полный неподдельной боли, заставил Игоря очнуться, подхватить под руки товарищей и рвануть к такой близкий двери, за проёмом которой виднелось чистое синее небо.

Он успел едва-едва.

Как ему удалось дотащить троих друзей до двери, как он сумел прохрипеть Треусу приказ об эвакуации – он не помнил. В себя, он пришёл только когда легионер, не доверявший прочим заботу о ветеранах, вырвавшихся из логова Старика, принялся протирать его лицо вымоченной в ледяной воде тряпкой, уложив его голову на свёрнутый в ком плащ.

– Вы как, господин? Очнулись? – преданно заглядывая ему в лицо, заторопился с докладом Треус: