– Трепещи! Восторгайся! Радуйся! Ибо то я – Совершенство, Я есть Аз, и Я же – Омега. Во мне Начало и Конец сущего, и я обращаюсь к тебе! Слушай меня!

– Ну, раз вас тут так много, – прохрипел Чум, силясь выпрямиться: – То мы, конечно, послушаем.

– Ты, ничтожный, – одна из рук указала на Игоря: – Будешь удостоен высшей чести! Внемли и возрадуйся – твоя судьба будет удивительна, благодаря милости нашей.

– Моя? А их? – Качнул головой в сторону остальных Игорь: – Что с ними? Я без них…

Но Божество его не слушало.

– Ты избран нами, дабы стать последним свидетельством ушедшей эпохи! Да! Мы, утвердившись здесь, и очистив Зею от вашего вида, населим её новым племенем. Величайшим из наших творений. Наши дети, – голос чуть-чуть потеплел: – Быстрые, сильные, точные как машины и, одновременно живые и обучаемые, заселят, сначала этот мир, а после, ведомые нами, овладеют галактикой, исполняя желание наше! Так мы решили! А ты, простёршись ниц у седалища нашего, станешь одновременно и свидетелем нашего триумфа, славя нас, и напоминанием всем о каре нашей, павшей на голо…

Божественная речь оборвалась, золотое тело вздрогнуло, взмахнуло сразу всеми руками, словно потеряло равновесие и по лицу – лицу молодого Савфа, пробежала рябь.

Когда же она прекратилась, то на людей смотрел, кусая от напряжения губы, Змеев.

– Игорёк, – быстро заговорил он, дёргая головой, словно его накрывали волны зубной боли: – Слушай меня. Я – перехватил. Он слаб. Они оба слабы – их Слияние идёт, но оно им даётся сложнее. Вот они и заговаривает вам зубы, – прикусив губу, Змеев на миг смолк, а когда продолжил, то его лицо потемнело, принимая вид чеканки из старой меди.

– Уходите! – Буквально выдавил он из себя и видя, что никто не пошевелился, притопнул ногой: – Глупцы! Бегите! Это новое нечто – ужасно! Я… Я знаю. Вижу его рождение изнутри. Ну же! Бегите!

– Без вас? – Дося, опиравшаяся на Благоволина, покачала головой: – Вы же знаете, Виктор Анатольевич, мы своих не бросаем!

– Только с вами, – кивнул Чум и, оторвавшись от Маслова, покачнулся, с трудом держась на ногах.

– Для меня – поздно, – по медному лицу пробежала гримаса боли: – Я – их часть. Им меня сложно выковырять – тело-то моё, – на краткий миг, стирая выражение боли, лицо генерала осветила ехидная усмешка: – Но они справятся. Отделаются от меня, уйдя в другое тело. Я видел его проект. Он ужасен… И прекрасен одновременно. У меня шансов нет. А вот у вас он ещё есть. Игорёк, – рука Бога, то темневшая, то начинавшая ярко светиться, протянулась к Маслову: – Сделай любезность старику. У Чума, на поясе, цилиндрик. Видишь? Дай его мне, – потемневшие, практически чёрные губы сложились в улыбку, но немедленно начали трескаться, пропуская наружу бивший изнутри тела ослепительно белый свет: – Пожалуйста.