— Что ты хочешь сказать?

— Только то, что ваш новый прекрасный мир мгновенно прекратится в магильерократию, где всем, не имеющим дара, будет уготована роль обслуживающего персонала, — четко и раздельно сказал я, — А может даже, и низшего сорта.

— Фридрих, это лишь твоя собственная болезненная фантазия. Мы не собираемся строить из себя небожителей и новый, улучшенный сорт, человеческой расы.

— Вы слишком озлоблены после войны. Да-да, и ты тоже. Вы презираете людей. Считаете, что они предали вас, опозорили, вышвырнули. Что они неизмеримо слабее и хуже вас. Ну так ответь на свой вопрос сам. Что их ждет, когда у власти окажутся магильеры?..

— Твои прогнозы удивительно мрачны.

— Я лечу сифилитиков, Хайнц, — я позволил себе улыбнуться, — И знаю, чем заканчиваются самые лучшие помыслы. А теперь закончим. Знаю, тебе не терпится втянуть меня в этот разговор, но он мне окончательно надоел еще много лет назад. И твои позиции за это время лучше не стали. Оставим, как есть. Если я стал слишком болтлив или откровенен, не высылайте меня ни в Париж, ни в Ниццу. Просто пошлите ко мне специалиста. Хорошего специалиста. У вас ведь есть такие? Любой опытный лебенсмейстер сможет закупорить хорошим тромбом мои легочные артерии, чтоб вызвать инсульт. Это несложно, и выглядеть будет естественно. Но я останусь в Берлине.

Хайнц вздохнул и некоторое время приглаживал волосы.

— Все лебенсмейстеры лечат мигрень, и лишь ты один ее вызываешь, — проворчал он, — Не будет никаких специалистов. Напротив, я уже долго пытаюсь сохранить твою голову.

Хороший человек Хайнц. Сколько лет меня терпит. Другой бы давно сдался.

— Что за бумажка в этот раз? Очередной донос? Надеюсь, этот будет хоть немного оригинален.

Хайнц взял со своего письменного стола исписанный лист бумаги. Я полагал невежливым читать это деликатное послание без приглашения, но машинально отметил, что почерк у него очень неряшливый и неумелый, едва ли не детский.

— О, в этот раз ты будешь доволен. Исключительная бумажка. Итак, — Хайнц приблизил лист к глазам, но очков надевать не стал, у него всегда было исключительно острое зрение, — «Сообщаю, что гражданин Вервандер, именующий себя профессором и врачом, использует у себя на дому магильерские приемы, причем с целью оказания медицинской помощи, и берет за свои магильерские услуги деньги…»

Я ощутил некоторое разочарование.

— Никакой фантазии. Снова одно и то же, как по кальке.

Но Хайнц не выпустил листа, лишь махнул мне рукой, слушай, мол.

— «Кроме того, он допускает крайне опасные речи наедине со своим приспешником и таким же вредителем, доктором Борлиндером. Сообща, во время ужина, они ругают Веймарскую республику и ее канцлера, позволяя себе откровенно враждебные высказывания и антинародную клевету, при этом часто вспоминают кайзера Вильгельма и старый режим. Сам Вервандер приказал своей прислужнице, с которой, вероятно, состоит в незаконной любовной связи, фрау Зелде, сжечь переписку Гинденбурга с Людендорфом, что и было ею…»