— Нет. Мы не дикари. — Егор начал понимать к чему клонит его друг, — Но если мы у себя во всеуслышание заявим, что существуют технологии, позволяющие путешествовать между вселенными — это может привести к третьей мировой. Это риск. Мы должны это понимать.

— А если не приведёт?! Сколько существует миров где СКВП открыло все документы и это кончилось войной? А сколько существует миров, где это пошло на всеобщее благо? Раскалов, наш Раскалов, просто не хочет рисковать. Он боится рисковать. Боится, потому что понимает, что придётся лишиться всего. Делиться. С Западом, с Азией. Он этого не хочет. Сейчас он — правитель. Негласный. Понимаешь? И из-за него ты вынужден мотаться сюда, а я потерял… — глаза Матвея наполнились слезами.

— Ты предлагаешь его убить? Ты же знаешь, что убрав одного придёт другой и портрет Раскалова будет висеть у этого другого на стене ещё много лет.

Матвей протёр глаза и громко выдохнул. Ещё несколько секунд он приводил дыхание в порядок, а затем посмотрел на Марченко и тихо произнёс:

— Мы не заслужили такой системы, Егор. Ты знаешь… Я кажется от части понял Люция. Он наживался на них. Это неправильно. Но при этом, даже будучи предателем в глазах СКВП, он делал вещи гораздо более достойные.

— Систему невозможно исправить, Матвей. Ты это знаешь и я это знаю. Многие недовольны положением дел в СКВП. Многие хотели бы уйти, но не могут. Их просто пристрелят, как бешенную собаку.

— Именно поэтому нужно создать свою систему. Более либеральную. У нас есть опыт, у меня есть деньги. У тебя есть технология здесь.

— Да, но за нами сразу же начнётся охота.

— Только в том случае, если охота не начнётся за ними. Мне всё-таки придётся вернуться домой. Я поговорю с людьми. Ты поговори. Здесь мы можем создать наш штаб. Условия все есть, не думаю, что местные заметят наше присутствие. А если и заметят — мы скажем им как есть. Они имеют право знать. Как имеют право знать наши. Боже, я столько лет жил чужими иллюзиями и теперь, наконец, впервые, я понимаю куда мне идти. Мы дадим выбор. Те, кто захотят смогут последовать за нами, а те кто нет — должны навсегда забыть о СКВП и подобных организациях.

— Это слишком опасно, Матвей. Заявив во всеуслышание такое, мы рискуем нарваться…

— А не заявив, — перебил друга Матвей, — мы поддерживаем систему, которая губит людей. Я не хочу быть частью этой системы. А ты? Ты хочешь?

Егор поднялся с дивана и подошёл к двери. В соседней комнате сопел его сынишка, которого он любил больше всего на свете. Марченко задал себе вопрос: хочет ли он, чтобы его ребёнок рос в мире, где правит подпольная организация, имеющая возможность одним действием разрушить целый строй. И он ответил себе на этот вопрос.