– Нет, меня интересует не это, – перебиваю я. – Уверена, вы сделали все возможное, чтобы найти лекарство. Но при этом еще воспользовались клетками вируса, чтобы создать гентех.

– Многие методы лечения основаны на вирусах, – защищается Агнес. – Так что мы решили проверить, могут ли какие-то вновь открытые организмы принести пользу для спасения человеческих жизней.

– И это хорошо, – соглашаюсь я, складывая в голове все кусочки головоломки в единую картину. – Но обнаруженный в гидре потенциал оказался таким большим, что вы попытались создать на его основе нечто невиданное ранее. Вот только ничего не получилось. Иначе вам бы не понадобилось целое десятилетие, чтобы создать первый стартовый зародыш гентеха. Гидра оказалась эффективной, но вы решили улучшить ее.

Лаклан поворачивается к Агнес:

– О чем говорит Катарина?

Вот только она не отвечает. Хотя на ее маске самообладания появляется еще больше трещин. А у меня в голове вертятся мысли про взрывозащитные ставни и стройматериалы, с помощью которых облицовывали душевые до наступления эры гентеха.

– А еще вы разработали прототипы бункеров и даже построили их. Верно? – продолжаю я. – Вы знали, насколько опасен вирус и какие последствия ждут мир, если он вырвется на свободу, поэтому отстроили два бункера в Неваде, неподалеку друг от друга. Но не запустили ни один из них из-за конструктивных проблем. А именно – отсутствие воздушных шлюзов.

Лаклан пристально смотрит на Агнес:

– Нет. Скажи мне, что это не твоих рук дело…

– Первоначальный штамм не передавался воздушно-капельным путем, верно? – спрашиваю я. – Но это оказался очень хороший вирус, которому ты уже придумала применение. Поэтому после десяти лет работы ученым наконец удалось изменить его так, что его носитель стал лучше, стремительнее и эффективнее. Он не только мог проникнуть в каждую клетку организма, но и вызывать мгновенные, скоординированные реакции. Вы создали гентех, но в его основу взяли страшнейший вирус, который своими же руками превратили в опустошающую мир чуму.

Лаклан отступает на шаг, уставившись на Агнес.

– Скажи мне, что это неправда.

Агнес опускает глаза, и я впервые вижу то, что так искала. Разницу между Гадюкой и женщиной, которую я полюбила. Трещины на ее маске самообладания становятся все шире, а из-под нее проглядывает моя Агнес. Годы, которые мы прожили вместе – наша дружба, чечевичный суп и отвратительные лакричные конфеты, – все это не обман. Меня переполняет облегчение, вот только оно едва не лишает меня тех немногих сил, которые у меня еще остались.