Он сбросил перчатки, провел рукой по коротко стриженым волосам, пытаясь забыть о той маленькой девочке, о женских криках. Он был мокрым от пота и мечтал о прохладном душе, который хотя бы на мгновение позволит убежать от мрачных мыслей. Он взглянул в маленькое зеркало над койкой. Ожоги заживали медленно, марля легко отделилась от впадины на горле.

Не так уж и плохо. Он не урод, которого никто не захочет.

Захочет ли она?

Он закрыл глаза и прогнал мысли о Юкико. Воспоминания о том времени, что они провели вместе в Йиши, были заперты в укромном уголке его разума, предназначенном для хранения его тайных тихих радостей, и он посещал его, только когда вонь становилась слишком сильной, а дни слишком темными. Но такова была его жизнь. Здесь, в этом свистящем и дымящем муравейнике, он будет трудиться на инструментальной станции над проектами сёгуна, пока не выздоровеет. А потом он снова отправится в путь, подальше от этой бойни и неизбежного зловония. Если, конечно, они когда-нибудь позволят ему снова летать.

Его отец был великим человеком. Третьим Бутоном. Мастером флота. Двигатели, изготовленные им, пели, как легендарные соловьи. Он определял проблемы с системой впрыска или камерой сгорания одним прикосновением рук. Кин унаследовал от отца этот дар. Перед смертью и переработкой в чанах, старый Киоши передал сыну все, что знал сам, и это повысило ценность Кина в глазах Второго Бутона Кенсая. Великая семья. Достойное наследие. Кенсай покровительствовал Кину, поэтому его и направили работать на флагманском судне «Сын грома» и позволили ему носить имя отца.

Проблема заключалась в том, что ему нравилось собственное имя.

А теперь он потерял лицо. Хаданаси видела его без кожи. И она оказалась нечистой. Собратья тихо презирали его. Кёдай осыпал ядовитыми упреками. Даже когда Кенсай говорил от своего имени, он считал, что Кин должен быть примерно наказан в назидание другим. Поэтому его заперли в удаленной мастерской, вручили каракули с печатью Йоритомо и приказали превратить идею этого безумца в реальность. Они пообещали Йоритомо, что над его нелепым седлом будут работать лучшие мастера-политехники капитула Кигена. Что десятки гильдийцев не сомкнут глаз, пока не исполнят желание сёгуна. На самом деле с чертежом возились только двое – Кин и его сменщик, старый Тацуо.

Дело в том, что неприязнь к Йоритомо росла в Кигенском капитуле годами. Его излишества, высокомерие, неспособность одержать окончательную победу над гайдзинами. Но с последней встречи сятей-гасиры Кенсая с императором презрение Верховных Бутонов стало почти ощутимым. Когда новость о вызывающем поведении сёгуна распространилась среди сятеев, они возмущенно затихли в растерянности. Что этот князек возомнил о себе, вздумав отрицать Путь чистоты?