– Стоять. Лицом к стене.
Негромкое звяканье глазка. Затем – солидный лязг замка, блокирующего засов.
– Пассажира принимайте.
– Да ты что начальник, у нас тут и так дышать нечем!
– Жрать давай!
– Врача мне!
– Перетопчетесь!
Его подхватили за шкирку – и привычно втолкнули в душный ад камеры. За спиной – грохнула дверь, отсекая путь к свободе…
Санаторий – незабудка, побываешь – не забудешь…
Три десятка пар глаз злобно смотрели на первоходочника с трех ярусов нар. В камере было жарко, душно, пахло парашей, все были по пояс голые, кто-то и вовсе в трусах. Партаки… у иных целая картинная галерея. Натянутая простыня делила камеру на две части – в одной жили люди, то есть уголовники, блатные. В другой – все остальные, которые по меркам камеры людьми не считались. Опущенные сами, они вымещали злобу на том, на ком могли. Хотя бы и на первоходе.
Под самыми ногами лежало чистое полотенце. Он посмотрел вниз и переступил его, упоров первый свой косяк. О полотенце следовало вытереть ноги.
– Здорово! – грубо сказал он. Он читал где-то, что в новом коллективе как изначально себя поставишь, так и будешь потом существовать.
Молчание. Тяжелое… как летний воздух перед грозой. Заключенные смотрели на него – и от ненависти в их взглядах можно было вспыхнуть…
– Здравствуй, здравствуй, х… мордастый… – сказал один из смотрящих на него людей – ты куда залетел, а?
Владимир не отреагировал – хотя по понятиям следовало броситься на ведущего разбор с кулаками или заточкой. По понятиям, летает – только петух.
– Привели – я пришел!
Понимая, что этот разговор ни к чему хорошему не приведет, Владимир решил действовать. Со своими вещами, он сделал пару шагов и сел на место, которое не было занято. Даже не задав себе вопрос, а почему оно не занято. И невольно вздрогнул, услышав зловещий хохот.
Это был третий косяк – место было зашкварено, петушиный насест. Из всего многообразия уголовных каст, какие существовали в этом темном, душном и страшном мирке ему были доступны только две – чушкари и пидоры.