Он никогда не интересовался, сколько на самом деле лет было Эйнену. Но, возможно, лысый островитянин не даром не распространялся об этом факте…

Теперь Хаджар все чаще находил в отражениях рек то же выражение лица, что и у Эйнена. Задумчивое, пытающееся понять не только окружающий мир, но и себя.

Маленький ребенок познает окружающий мир просто и легко. Ему не надо многого, чтобы понять простые вещи. А что сложнее – он спросит у взрослых. Те объяснят в меру своих знаний и возможностей и, возможно, этим лишь навредят, на долгие годы наставляя свое чадо на ложный путь.

Хаджар посмотрел на свою руку.

Морщинистая. Покрытая пигментными пятнами. Сухая.

То, куда он пришел, отображало суть.

Суть, которую не искали юноши и девы, открывшие для себя мир страсти и любви.

Суть, о которой не думали повзрослевшие отцы и матери, окунувшиеся в заботы и ответственность, с честью несущие знамя долга перед семьей, перед родным селом, городом, страной.

Суть…

Многие старики обладали мудростью понимания сути, лишь потому, что кроме неё у них больше ничего не осталось.

Хаджар смотрел в отражение рек.

Их было пять.

Они расходились лучами в разные стороны от маленького островка, где стоял старик с седыми волосами и ясными, почти синими глазами.

Раньше они излучали свет воли и огня. Как два наточенных клинка они пылали яростью. Теперь же… холодные и спокойные. Они видели на своем веку достаточно, чтобы начать понимать суть.

— Крепко, — произнес Хаджар, попытавшись освободиться от одного из канатов.

Канаты, толстые, натянутые до звона, тянулись от него к рекам и уходили глубоко внутрь. И на конце каждого из них, если присмотреться, можно было увидеть целые миры.

Где-то канат держал бескрайние просторы изумрудного океана с холмом, где виднелись камень, дерево и силуэт, завернутый в черное.

Это было сердце Хаджара.

Другой канат держал на себе лабиринт разбитых отражений. Вся та боль, все те лишения, все те радости, вся та надежда – все, что пережил Хаджар; всё, чего бы хватило на несколько десятков веков чужой жизни.