– Это не болезнь, Сэра, это нечто, с чем люди рождаются. Римонская императрица Клавдия была одной из величайших правителей империи и держала целый гарем из девушек. – Собравшись с духом, она задала вопрос: – Ты считаешь, что ты – сафистка?

Сэра потупилась.

– Я не знаю, – тоскливо ответила она. – Почему мне не нравятся мальчишки, которых мне предлагают? Они все красивы, хорошо сложены и очаровательны. Что со мной не так?

– Сэра, ты почувствовала вкус власти, и он тебе понравился. И ты видишь в ухажерах угрозу этому, вот и все. Я даже сомневаюсь, что ты видишь в них мужчин; они лишь пешки в политической табуле.

– Но я вообще не нахожу их привлекательными.

– Сэра, тебе сколько? Восемнадцать! Ты еще не выросла. У многих людей интерес к противоположному полу проявляется лишь на третьем десятке. Тебе ниспосланы неизмеримо большие испытания, чем те, через которые выпадает проходить любой другой девушке, и ты великолепно справляешься. Тебе нужно беспокоиться о гораздо более важных вещах, а не переживать из-за того, начинает ли твое сердце учащенно биться или нет, когда тебе улыбается мальчик. По правде говоря, я рада, что этого не происходит.

Вновь опустив голову, Сэра с извиняющимся видом кивнула:

– Прости. Я посплю. Спасибо тебе.

– Спокойной ночи, Сэра, – сказала Елена.

Идя к себе в комнату, она ощущала полную эмоциональную опустошенность. Когда она ложилась в постель, перед ее глазами было лицо Лоренцо. Ей снилось, как он, вновь опустившись на одно колено, предлагал руку и сердце то Сэре, то ей самой. Затем рыцарь превратился в Гурвона Гайла с ножом в руке. Он нанес удар, а затем, крутанувшись, еще один, и в следующее мгновение Сэра уже была мертва, а Елена в неверии и ужасе смотрела на клинок, торчащий из ее собственной груди. Проснувшись, Елена не знала, мог ли этот кошмар быть дурным предзнаменованием.

Стены ветхой комнатенки осыпались, в углах копошились насекомые, а воздух пропах гнилью и разложением. Гурвон Гайл сидел неподвижно, подобно ящерице на стене, которая боится шелохнуться, дабы не попасть в лапы хищника. А сомнений в том, что удобно устроившийся в кресле напротив него человек являлся хищником, не было.

Человек сплетал пальцами световые нити. Он не был похож на палача, однако его репутация говорила сама за себя. Великий магистр Инквизиции Фраксис Таргон до такой степени заботился о своей чистоплотности, что брился дважды в день. Несмотря на удушливую жару, его жидкие светлые волосы и тонкая щеточка усов блестели от крема. Внешне он напоминал лавочника. Лишь его глаза, настолько бледные, что казались почти белыми, выдавали ту холодную отстраненность, с которой он смотрел на жизнь. Его взгляд был совершенно бесстрастным и бесчувственным. Он мог с помощью гнозиса вырвать человеку сердце так же спокойно, как раздавить таракана. Ратт Сорделл наверняка думал именно так – скарабей, в котором жила душа Сорделла, спрятался в кармане Гайла и не шевелился уже много часов.