Однако безумие не оставалось на месте. Вслед за первой ритуальной фразой общий хор живорезов подхватил вторую, а за ней и третью:
– Человек всегда стоит на двух ногах! Человек никогда не ест другого человека!
Жирдяй, чья способность использовать для передвижения лишь задние конечности вызывала огромное сомнение, то ли от страха не соответствовать столь гордому званию, то ли от натуги компенсировать врожденную неповоротливость усердным ревом, немедленно обмочился, обдав пахучей струей стоящего рядом Выползня. Однако тот, погруженный в экстаз хорового крика, ничего не заметил.
Позже, когда все прекратилось, и живорезы вернулись к своим обычным делам, то есть – безделью, Сворден спросил у Выползня:
– Значит, стоять на задних лапах и не жрать себе подобных достаточно, чтобы считаться человеком?
Живорез шевельнул огромным влажным носом и проблеял:
– Я-а-а уме-э-э-э-ю говори-и-э-э-эть и счита-а-а-ать. Ра-а-а-азве э-э-э-это не все-о-о-о, что уме-э-э-э-эет челобэ-э-э-ек?
– Надо еще уметь хорошо убивать, – буркнул Сворден.
Хижина Чудесника почти ничем не отличалась от остальных жилищ и напоминала тесную нору, устроенную в беспорядочной куче всяческого корабельного хлама. Да и воняло от нее так же.
Единственное, что указывало на высокий статус обитателя, – наличие перед дырой прислужника, который даже на фоне остальных живорезов отличался кошмарным видом и свирепой рожей. Глядя на него, как-то не верилось, что и этот экземпляр человека придерживается заповеди: “Не поедай себе подобных”.
Лезть на карачках в зловонную дыру не хотелось, но Выползень притопнул копытами и промычал:
– Ту-у-уда-а, ту-у-уда-а.
– Сам знаю, – огрызнулся Сворден.
Страж, заметив его нерешительность, осклабился чудовищной ухмылкой, какой могут ухмыляться оголодавшие хищники, встречая добычу, саму идущую им в пасть. Широкие ноздри еще больше раздулись, принюхиваясь к жертве, но Сворден демонстративно перекинул автомат на живот и клацнул затвором. Грязно-бурая шкура стража пошла волнами и ощетинилась иглами.
– Слюни подбери, – посоветовал Сворден и со вздохом опустился на колени, чтобы протиснуться в дыру.
Ладони скользили по какой-то мерзости, смрад сгустился, и Сворден еле сдерживал себя, чтобы не вскочить на ноги, не разметать в клочки эту грязную берлогу и не зареветь в полном отчаянии: “Во-о-о-о-нь!!!”. Все это смахивало на пытку протискивания в задницу дерваля, если бы такая пытка на самом деле существовала.
Проклиная Наваха, Чудесника, всех живорезов вместе и каждого по отдельности, Сворден полз и протискивался, протискивался и полз сквозь клоаку, и когда его терпению и выносливости наступил предел, узкий лаз вдруг растянулся, и он кубарем вкатился в жилище Чудесника.