Мир собирался вокруг него в единое и неделимое целое, и тоже самое происходило с ним самим, будто вместе с уменьшением Флакша одновременно рос, превращаясь в великана, и Сворден Ферц, поглощая свои отражения в кругах Дансельреха. Так вспоминаешь нечто давно погребенное в песках памяти, когда забыта даже та причина, по которой пришлось отказаться от этой частички собственного Я, оставив ее ветшать и рассыпаться под ударами стихии времени, как ветшают и рассыпаются города и цивилизации, лишенные живого человеческого участия. И когда изумленному взгляду археолога вдруг является очередное свидетельство иной жизни, с изумлением вопрошаешь: “Неужели это тоже я?!”

Однако находки древности лишены постыдности, поскольку отполированы до блеска океаном минувших времен, выступая прохладными свидетельствами высоких взлетов и глубоких падений.

Иное дело собственная память.

Человек воспитанный не лишается способности творить зло в силу онтологической поврежденности рода человеческого, но творит его в узких пределах герметичных переборок, воздвигаемых внутри души его тайной личности. Только так возможно спрямление чужих исторических путей. Только так возможно открытие жестоких чудес науки, безжалостно взимающей дань человеческими жизнями. Только так возможен мир любви и братства, где скверные проделки ближнего своего признаются за симптомы неизлечимой болезни, корни которой милосерднее скрыть от ближнего, нежели в глаза назвать хамом и подлецом, отвесив пощечину или вызвав на дуэль.

Возьмите гипотетическую ситуацию, где в каком-то отдаленном мирке, целиком и полностью отданном творцам счастья человеческого, служителям храма величия человеческого разума, природа вознамерилась доказать свое неодолимое превосходство и грозится смести все живое с поверхности шарика, подвешенного ни на чем. Встает дилемма: кого спасать с гибнущего мирка? Творцов и служителей вместе с их почти готовыми чертежами и схемами очередного протеза счастья человеческого или же группу детей, волей жестокой случайности оказавшихся на планете?

В перечне готовых рецептов Высокой Теории Прививания отсутствуют подобные ингредиенты, из которых возможно сварить похлебку, отвечающую изысканным вкусам творцам прогресса и диетической пресности штатных морализаторов.

Впрочем, не столь важен вкус поднесенной ко рту ложки, сколько воспоминание о съеденном блюде. Почему бы не удовлетворить и творцов и морализаторов, создав для каждого, благо чудеса современного ментососкоба позволяют подобное, удовлетворяющую его версию события?