* * *
Броуд сидел и полировал доспехи. Можно было и не полировать – их только что доставили из оружейных мастерских в Остенгорме. Но привычные действия всегда помогают. Он занимался этим в Стирии, долгими ночами перед долгими восходами. Так легче сохранять спокойствие. Ну и выпить, конечно, тоже неплохо. Вообще, разве кто-то может сейчас спать?
Во всех направлениях были разбросаны огоньки – кучки других неспящих людей, скребущих свою амуницию, чтобы провести время, пока утренний свет просачивается в небо. Важно рассуждающих о местности или заранее хвастающихся подвигами, которые завтра совершат, или грустно вспоминающих свои семьи, которые остались дома.
Может быть, Броуду тоже стоило бы вспомнить своих. Как Май всегда бросает быстрый взгляд вбок, когда говорит. Морщинки вокруг глаз Лидди, когда она улыбается. Но он знал, что будет, когда настанет рассвет, – и не хотел, чтобы их это касалось. Даже в его памяти.
– Это что, все твои доспехи? – спросил Баннерман с его обычной быстрой улыбкой в неверном свете костра.
– Угу, – отозвался Броуд.
Нагрудник и стальной шлем. Ничего хитрого.
– Лестничники предпочитают драться налегке. – Хальдер потер татуировку на тыльной стороне руки, такую же, как у Броуда, только с одной звездой. Кто-то сказал бы, что и этого много. – Чем быстрее доберешься до верха, тем больше у тебя шансов.
– Лучший доспех – это быстрые ноги и уверенность в себе, – пробурчал Броуд.
Так они обычно говорили друг другу в ожидании штурма. Чаще всего напиваясь при этом.
– В давке на верху стены тебя никакая защита не спасет, – добавил Хальдер. – Только нападение. Только ярость!..
Броуд не сводил глаз со стальной пластины, но его сердце принялось колотиться.
– …Думать некогда…
Он вспомнил, что происходит, когда ты добираешься до верха лестницы.
– …Вздохнуть негде…
Котел, кипящий жестокостью. Люди превращаются в животных. Люди превращаются в мясо.
– Давка такая, что ты просто не сможешь достать меч на бедре, не то что размахнуться. – Хальдер понемногу перешел на шепот. – Тут нужно что-то, чем можно убить человека, который стоит на расстоянии поцелуя.
Вот поэтому Броуд всегда носил на груди колющий клинок. Он был больше похож на длинное шило, чем на нож, трехгранный, с почти не заточенными ребрами. Рабочей частью было острие – им можно было бить сверху, снизу под шлем или в сочленения доспехов – или навершие рукояти, а при необходимости и тяжелая гарда. Броуд вспомнил ощущение хрустнувшей под ударом скулы, липкий ручеек крови, стекающий по рукоятке… Он вздрогнул и заставил себя разжать ноющий кулак. И подумал: может быть, Судья была права. Может быть, его счастье – в крови?