– Никаких следов революции, – пробормотала Вик.
– Да, – подтвердил Пайк. – Кажется, вы… едва ли не разочарованы?
Она резко взглянула вбок. Его преосвященство смотрел на нее в упор, его глаза пылали из-под обгорелой маски его лица. Было невозможно предположить, что он думает. Как обычно. Но она увидела опасность, таившуюся за его замечанием. Словно торт с гвоздями.
– Никто не приложил больше усилий, чтобы остановить ломателей, чем это сделала я, – сказала она.
– Я прекрасно об этом осведомлен! Вы положили конец их козням в Адуе с достойной восхищения безжалостностью. И мы вряд ли смогли бы так легко покончить со здешним мятежом, если бы не ваши усилия. Никто не сомневается в вашей верности.
– Вот и хорошо, – отозвалась Вик. Она вдруг с необычайной остротой осознала, сколько практиков ее окружают.
– …архилектору Глокте.
Она почувствовала, как волоски на ее шее встают дыбом.
– В конце концов, именно он помог вам выбраться из лагерей. Дал вам новую жизнь. Выковал из вас такую великолепную шпионку. Но Глокты больше нет, – продолжал Пайк со вздохом, достойным плакальщика на похоронах, только что до слез не дошло. – А насколько вы верны мне – это отдельный вопрос. Я-то ничего не сделал, чтобы заслужить вашу преданность. Так запросто рассчитывать на нее было бы ужасно самонадеянно с моей стороны.
– Ломатели – изменники, – проговорила Вик. Надо придерживаться официальной линии. Он может судить ее только по тому, что она скажет, а не по тому, что она думает. – Враги короля. Они не могут вызывать никакого сочувствия.
– Не могут? – Они ехали под возвышавшейся башней крана на краю заброшенной стройки, и глаза Пайка оказались скрыты ее внезапно упавшей тенью. – Вы в самом деле так думаете?
– Из Адуи? – Вик старалась сохранить безразличное лицо, но за маской ее мысли лихорадочно метались. Что это, он пытается загнать ее в ловушку? Если она скажет, что не сочувствует ломателям, он назовет ее лгуньей. Если скажет, что сочувствует, назовет изменницей.