– По-настоящему я боюсь лишь одного, – сказала она. – Когда ты наконец разделаешься с цивилизацией, окажется, что в роли господина всего на свете ты ничуть не лучше, чем те, кого ты сверг. Ты отыщешь последний уцелевший трон, усядешься на него и обнаружишь, что тебе там вполне удобно.

– Пустые страхи, ведьма, – отозвался Карса Орлонг. – Я не оставлю никакого трона, поскольку сокрушу их все до единого. И если, завершив все это, я останусь единственным выжившим во всем мире, то буду лишь доволен.

– А как же твой народ?

– Я слишком долго прислушивался к тому, что нашептывали Байрот Гилд и Дэлум Торд. То, как мы живем, – лишь менее умелая разновидность того, как живут все остальные народы. С их любовью к разрушению, с их страстью убивать все живое, как если бы оно им принадлежало и для того, чтобы эту принадлежность утвердить, его надлежит уничтожить. – Он оскалил зубы. – Мы мыслим точно так же, просто у нас оно занимает дольше. Мы не столь… эффективны. Ты можешь сколько угодно твердить о прогрессе, Самар Дэв, но прогресс – не то, что ты думаешь. Это не инструмент в руках кого-либо из нас – в твоих, моих, в руках Путника. Не то, что мы могли бы по праву назвать своей судьбой. Знаешь почему? Потому что мы им не управляем. На это не годны ни ваши машины, ведьма, ни сотни тысяч прикованных к ним рабов – пусть даже мы и стоим рядом с плетью в руке.

Путник наконец отвернулся от нее и теперь изучал тоблакая с тем же самым изумленным любопытством, что она замечала и раньше.

– Что же в подобном случае, Карса Орлонг, – спросил он, – есть прогресс?

Тоблакай указал рукой на ночное небо.

– Медленное движение звезд, то, как заходит и восходит луна. День, ночь, рождение, смерть – прогресс есть движение самой действительности. Мы скачем у него на спине, но этого коня нам не приручить, и скакать он будет целую вечность – мы постареем, иссохнем и свалимся с него, а он даже не обратит внимания. В седло запрыгнет кто-то еще, но он не обратит внимания. Он может скакать без седока – и не обращать внимания. Он оставил далеко позади гигантских медведей. Волков – вместе с теми, кто им поклонялся. Яггутов и к'чейн че'маллей. И продолжает скакать, а мы для него – ничто.

– Ну так отчего бы не позволить нам на нем ехать? – вопросила Самар Дэв. – Оставь уже нам эту нашу треклятую иллюзию!

– Потому что, женщина, мы скачем на нем, чтобы охотиться, убивать, уничтожать. Скачем, как будто это одновременно наше право и наша обязанность.

– И однако, – спросил Путник, – разве сам ты не собираешься добиться именно этого, Карса Орлонг?