– А потом позвал Драсти! Ему нужен Драсти! И я пришел за ним, а вы мне мешаете, и когда он узнает…

Больше сказать он ничего не мог, потому что человек, давший ему затрещину, теперь ухватил за шею и поставил на ноги.

– Ничего он не узнает, Веназ. Думаешь, нам не накласть на драную дуэль Видикаса? Он что – убил какого-то беднягу ради нашего развлечения?

– Хайд, он уже синеет. Не жми так сильно.

Веназ отчаянно глотал воздух.

– Уясни, парень, – продолжал Хайд. – Мы принадлежим Видикасу. И мы для него – просто куски мяса, точно? И вот он зовет кого-то из нас – и зачем? Просто пожевать бедный кусок. И тебе кажется, что это классная драная идея? Вали с глаз моих, Веназ, но учти – я этого не забуду.

Побледневшие юнцы сгрудились в кучку, но некоторые уже начали прикидывать: не пора ли сместить Веназа?

Трое мужчин снова принялись за ось телеги. Веназ, лицо которого уже почти приняло нормальный цвет, стряхнул пыль с одежды и зашагал на негнущихся ногах ко входу в туннель. Банда двинулась за ним.

Очутившись в прохладной полумгле, Веназ повернулся.

– Это были Хайд, Фаво и Дул, так? Запомните их. Теперь они в моем списке, все трое. В моем списке.

Лица закивали.

И те, кто уже подсчитывал шансы, поняли, что момент упущен. Они промедлили. Веназ пришел в себя – и быстро, ужасно быстро. Он ведь, напомнили они себе, несомненно, вхож в разные дома.

Драсти скользил вдоль новой жилы, ощущая голым животом чистоту черного серебра – да, это было серебро; и откуда оно только взялось там, где всегда находили только медь на поверхности и железо в глубине? Но серебро было таким прекрасным. Лучше золота, лучше всего на свете.

Вот погодите, пока он расскажет Бэйниску, а Бэйниск – горному мастеру! Они станут героями. Им, может быть, даже дадут лишнюю пайку на ужин, а то и чашку разведенного вина!

Лаз был узким – настолько, что кроты будут нужны еще несколько недель, пока лаз не расширят настолько, что можно будет работать киркой, так что наверняка Драсти будет видеть – и гладить – это серебро, может быть, каждый день.

И все прошлые печали уйдут прочь, разом; он знал, что уйдут…

– Драсти!