Снова раздается тихий шепот прибывающих. Из убежищ, из укрытий, из грязных гнезд. Призрачные фигуры скользят в потоках тьмы.
Торди смотрела, как душегуб – ее муж – покидает клетку лжи, которую они называли, по странной иронии, своим домом. Когда его шаги затихли, она вышла в сад и встала на краю замощенного круга. Посмотрела в небо, но луны еще не было, ее свет не мешал голубому сиянию городских газовых ламп.
В ее голове бормотал голос – тяжелый, солидный. И слова заставляли сердце биться спокойнее, мысли текли на мирный лад. Хотя и говорил размеренный голос об ужасной законности смерти.
Она взяла единственный приличный кухонный нож и приложила холодное лезвие плашмя к запястью. В этой странной, зловещей позе она ждала.
Гэз в этот миг шел по переулку. Хотел кого-то найти. Хоть кого-нибудь. Чтобы убить, уничтожить, сломать кости, выколоть глаза, порвать губы об острые обломки выбитых зубов. Правда, предвкушение восхитительно?
В другом доме – служившем и жильем, и студией – Тисерра вытирала вымытые руки. Все чувства внезапно обнажились, словно натертые битым стеклом. Она помедлила, прислушиваясь, но не было слышно ничего, кроме ее собственного дыхания – хрупких мехов жизни, такой уязвимой. Что-то началось. Она поняла, что испугана.
Тисерра поспешила в укромное место. Начала неистовые поиски. Нашла тайник, где муж хранил драгоценные дары синих морантов.
Пусто.
Да, ее муж – не дурак. Он выживший – и это его главный талант. Заработанный громадным трудом – и вовсе не на коварной арене, где играют в свои игры Опонны. Он взял все, что ему было нужно. Он сделал все что мог.
Она стояла, ощущая беспомощность. Это чувство было неприятным, очень неприятным. Предстоящая ночь растянется в вечность.
Дымка спустилась на нижний этаж и остановилась. Поэт сидел на краю помоста, настраивая лютню. Дукер сидел за привычным столиком и хмурился на кружку эля, которую обхватил руками, как будто хотел задушить злую, непреклонную судьбу.
Мураш… Мураш в тюрьме. Скиллара ушла уже несколько колоколов назад и еще не вернулась. Баратол проводил последнюю ночь в камере – на рассвете фургон повезет его на скобяной завод.
Хватка лежала наверху, в кровати, закрыв глаза, и дышала неглубоко и прерывисто. Она, правду сказать, ушла. И, наверное, не вернется.
Дымка завернулась в плащ. Мужчины не обращали на нее внимания.
Она ушла.
С тех пор как ушла прекрасная и страшная женщина – а сколько прошло дней, недель или лет? – Чаур сидел в одиночестве, сжимая потное копье, которое дал