Быстро набрав скорость, мы рванули мимо сараев по глади озера. Ну, хотя, если честно, это только звучит красиво – «гладь»… А на самом деле лед озера Мятя-ярви был не очень-то ровным. На ходу лыжи ширкали по каким-то неровностям, и мысль о том, что мы можем или навернуться на каком-нибудь зловредном торосе, или нырнуть в незаметную полынью не была такой уж невероятной. Как, помнится, говорили в том сериале из жизни Маруси Климовой – кто ссыт, тот тонет…

Между тем Игнатов, очумелым ручкам которого, похоже, было нечем заняться, зачем-то включил радиоприемник на приборном щитке и начал крутить туда-сюда ручку настройки.

И тут совершенно неожиданно в кабине аэросаней раздались слова русской песни:

– …Эх, путь-дорожка, закрытое окошко не выйдет, не встретит девчоночка меня! Горькое слово сказала черноброва, в сердце нет ответного огня! Эх, Андрюша, нам ли быть в печали, не прячь гармонь, играй на все лады…

Это было что-то смутно знакомое. А минуту спустя дошло – советский народный шлягер из конца 1930-х, из репертуара ну очень знаменитой некогда исполнительницы. Стоп! Клавдия Шульженко? По радио?! Ночью?! Что-то я не припомню, чтобы в те годы московское радио или, скажем, радио Коминтерна вещало круглосуточно. Бред какой-то. А потом, поняв, что в приемнике достаточно хорошо слышны шорохи от иглы по пластинке, я осознал, что же это такое. Всего-навсего какая-нибудь радиоприводная станция, для тех же наших дальних ночных бомбардировщиков. Была во времена Второй мировой такая метода – врубали какую-нибудь популярную песню прямо с патефона, на определенной частоте, и по ней корректировали курс штурманцы. Способ из самых простых – если песню слышно плохо или вообще не слышно – значит, летишь ты, милок, куда-то не туда. Выходит, не спят сталинские соколы, а все-таки воюют, ну или, по крайней мере, «демонстрирую присутствие».

– Выруби ты его на хрен, сейчас не до того! – сказал я Игнатову, стараясь быть строгим.

Объект внял и послушно выключил радио.

К этому времени мы пересекли озеро (точнее сказать, это было что-то вроде прибрежного заливчика или бухты) и, смяв сухой прошлогодний камыш, выскочили на заснеженный берег, где хвойный лес рос еще не очень густо, а потом, виртуозно петляя между деревьев, Кузнецов повел аэросани в гору («гора» это опять-таки слишком громко сказано, просто небольшой подъем). Наша скорость снизилась, поскольку с полной нагрузкой мотор, похоже, тянул несколько хуже. Не перегрелся бы раньше времени…

Выскочив на небольшой холм, Кузнецов наконец остановил аппарат среди заснеженных елок.