Последние два года ты следила за Алексом Мэнором.
Ты не рассказывала об этом никому: ни Коулсону, ни Тони, ни Кэпу, ни Брюсу. Ни даже Пеппер. Никому.
Ты не рассказывала об этом никому: ни Коулсону, ни Тони, ни Кэпу, ни Брюсу. Ни даже Пеппер. Никому.
Почему?
Почему?
Что интересного ты могла найти в мальчике-подростке из Монклер, Нью-Джерси?
Что интересного ты могла найти в мальчике-подростке из Монклер, Нью-Джерси?
Чем он тебя так взволновал?
Чем он тебя так взволновал?
Это было личное дело Наташи Романофф, дело, которое она вела в одиночку и которое даже сейчас не стало понятнее, чем было вначале.
Чем этот мальчик был важен для других – ив особенности для нее самой?
Это дело было настолько секретным, что Наташа даже нарушала протокол ЩИТа и редактировала собственные документы, если только могла достаточно долго находиться в этой стране, чтобы проверять их регулярно.
И она даже не знала, зачем все это.
Ты не знаешь, почему он тебя так беспокоит, но отпустить не можешь.
Ты не знаешь, почему он тебя так беспокоит, но отпустить не можешь.
Должно быть, это как-то связано с Иваном, но ты понятия не имеешь, каким образом.
Должно быть, это как-то связано с Иваном, но ты понятия не имеешь, каким образом.
Ты ничего не знаешь.
Ты ничего не знаешь.
Почему ты ничего не знаешь?