Поразмыслив, я пошарил в потайном кармане и отыскал перстень с шоковой Печатью. Мысленно призвал Изнанку, осмотрел призрачный узор и легким воздействием подправил, позволил энергии из прибора истекать свободно в пространство. Собрал в горсть облачка невидимого пара, с помощью воли заставил сгуститься. И набросал на груди Фергюса рисунок, напоминающий неправильный круг, пересеченный несколькими эллипсами, наспех добавил пару примитивных символов. А когда схема уравновесилась, активировал, проследил, как эскиз медленно тонет в груди поэта. Затем вернул шоковую Печать в исходное состояние и проверил запасы — потратил примерно половину.

Внешне ничего не изменилось, хотя по идее кровь в ранах друга должна стремительно сворачиваться, а боль уменьшиться. Но вновь проверив пульс, я грязно выругался. Биение под пальцами почти не прощупывалось, дышать перестал. Кажется, остановилось сердце.

— Твою ж мать! — прошипел я. — Но нет, поборемся…

Отстегнув сумку собственного спас-комплекта, вытащил баллончик с кислородом и складную резиновую маску. Нацепил на лицо поэта, затянул завязки и открыл вентиль.

Запаса обычно хватает минут на пять — достаточно, чтобы дать шанс выбраться из задымленного помещения или добежать до пункта первой помощи с универсальными масками и скафами, пробыть под водой какое-то время… Фергюсу хватит и подавно. В случае чего есть запасной из его комплекта.

Торопливо призвав Изнанку, я опять всмотрелся в шоковую Печать перстня. Подправил в одном месте, слегка изменил свойства. И сообразил, что энергия начала стремительно рассеиваться. Прижал печатку к груди друга, активировал.

Ровно секунду ничего не происходило, а затем тело поэта выгнуло дугой. Мгновенно напрягшиеся мышцы натянулись как жгуты. Фергюс вновь безвольно упал на пол, но, когда я поднес пальцы к шее, вновь ощутил слабое биение. На щеках появился легкий румянец, веки затрепетали, а кровь перестала стекать по повязкам.

Слава новым и старым богам! Вроде б получилось.

Смахнув испарину со лба, я шумно выдохнул и отбросил бесполезный теперь перстень. Подобрал кортик и встал, намереваясь отправиться на свалку в поисках пары железных прутов, тряпок и ремней, чтобы соорудить волокушу. Но едва оказался на пороге храма, замер и прислушался к ощущениям.

Оба МакКейна ушли, и звуки шагов, голоса давно растворились в обволакивающем безмолвии грота. Стало тихо, я слышал, как осыпается мелкий сор, капает и журчит вода, пищат крысы. Но из-за того более жутким было внимание, коим сочилась темнота пещеры. Настороженностью, опаской и холодной жестокостью, готовностью убивать.