Я оскалился.

Решился.

Нобута с хлюпающим звуком испустило дух. Все его мышцы напряглись, голубой свет вспыхнул сбоку, где мой клинок вышел из тела. Мгновением спустя я деактивировал его – отчасти от сожаления, отчасти от осознания того, что сделанного не вернуть, как будто этим я мог отменить смертельное ранение.

Араната закричал гортанным, бессловесным криком, который я услышал не только из звуковых передатчиков кабины, но и сквозь корпус корабля. Это был крик душевной боли, крик, который был понятен как ксенобиту, так и человеку.

Боль.

Любая мораль зиждется на том, что боль – это зло. Наша. Их. Всякая.

Значит, я был злым? Или всего лишь сотворил зло?

Какая разница? Я сделал то, что должен был.

«Всегда вперед и вниз, не сворачивая ни налево, ни направо».

Я отпустил Нобуту, позволил ему упасть и удариться лицом о пол проекционной будки. Сколько я простоял, притягивая к себе всю тьму этой камеры, чтобы, как плащом, укрыть ею тело у своих ног? Моя шинель сгорела в ангаре, в огне, погубившем Смайт. Мне нечем было прикрыть Нобуту, нечего было сказать. Время для слов прошло. Для переговоров – тоже.

Араната что-то выкрикнул, но я не расслышал и не понял что. Вождь указал на оставшихся пленников, на тело Смайт. Сьельсины сорвали маски и бросились к легионерам, к носилкам Смайт. Выпустили когти и клыки.

Кровь. Звуки пиршества. Один схватил руку Смайт и вырвал ее из сустава, поднял над головой, как трофей, поднес к губам и принялся рвать. Звук был ужасен, невыносим. Я увидел, как среди всего этого Араната повернулся к Танарану, своему соплеменнику, и разрубил его надвое. Сейчас я понимаю за что. Танаран клялось, что я не наврежу Нобуте. Танаран ошиблось.

Валка ругалась на родном языке.

Я выключил передатчик, чтобы не видеть князя Аранату и его сородичей.

– Меч – наш оратор! – сказал я вслух, не обращаясь ни к кому, кроме себя.

Мой семейный девиз. Перед глазами так и стояли мои фамильные цвета – красная кровь, размазанная по черному полу. Потом, когда все закончилось, я вновь увидел ее, увидел изуродованные тела легионеров и сьельсинов по всему кораблю. Красное и черное. Черное и красное.

«Всех слов красноречивее мечи»[49]. Так считали солдаты на полях сражений со дня первого рассвета над Уруком на заре времен. Так считал Техелл, обращаясь к Тамерлану этими мертвыми словами первого Марло, – словами, которые мы присвоили вместе с его именем.

Глава 71 Надежда – это дым

Глава 71

Надежда – это дым