Князь Араната Отиоло поднял трофейный меч. Голубой, как лунный свет, клинок расцвел в его руке и нацелился на меня.

– Вы, звери, создаете чудеса, – произнес Араната, взмахивая мечом.

– Этот меч принадлежал Райне Смайт. – Я направил клинок на вождя Бледных, как минутами ранее – на напавших на Валку. – У вас нет права владеть им.

Князь с ревом спрыгнул вниз, махнув мечом, как палач. Я уклонился, отскочив от падающего ксенобита и выставив меч, чтобы заблокировать боковой удар.

Валка выстрелила мимо аэты. Араната зашипел и схватил с пояса серебряный нахуте. Змея полетела к Валке, которая была слишком близко, чтобы успеть ее сбить. Дрон ударился о щит, и Валка отшатнулась. Скахари постепенно сжимали кольцо вокруг нее и остальных.

– Уходите, кому говорю! – крикнул я и бросился на Аранату.

В его лапище меч Смайт выглядел маленьким коротким ножичком. Но наши клинки были равны, а князь оказался весьма искусным бойцом и легко блокировал мой выпад.

В последнее время мне приходилось драться только с теми, кто не мог оказать достойного сопротивления, и я потерял сноровку. Против высшей материи не могли выдержать ни броня, ни оружие сьельсинов. Прошло несколько месяцев с тех пор, как я дрался с Калвертом, и еще больше – после нашей дуэли с Бассандером на «Бальмунге», последней полноценной дуэли на моей памяти. Меч казался непривычно тяжелым, мышцы ныли после долгого кровавого дня. Приходилось держать его двумя руками, и от каждого удара Аранаты мои плечи хрустели. Я был крепок, но у ксенобита в одной руке было больше силы, чем в моих двух или даже трех, если бы у меня была еще одна.

Нас озарял красный свет с разрушенного мира моего врага и горящего сада. Я отразил гардой удар сверху вниз и ступил ногой в озеро, нанося ответный выпад в демоническое лицо противника. Без плаща Араната Отиоло казался тощей, вытянутой тенью самого себя, с чрезмерно длинными руками и ногами, худыми бедрами. Я обогнул его, рассчитывая прижать к воде, но князь отступил. Рельеф играл мне на руку – тропка между озером и искусственным утесом была слишком узкой для длиннорукого и длинноногого ксенобита, но князь дрался компактно, размеренно, как дюрантийские часы, с точностью самого искусного соларианского придворного, закаленного яростью берсерка.

Ярость.

Ярость была мне понятна. Чистая, как стекло, эмоция, связывающая наши народы яркой, логичной нитью. Я мог обратить ярость себе на пользу. Араната Отиоло пятился, на ощупь продвигаясь по неровному берегу. Мои атаки он отбивал с легкостью, но при этом с осторожностью, вызванной боязнью незнакомой сьельсину высшей материи. Мы ненадолго разошлись. Сражение вокруг нас было в самом разгаре, но мы были отрезаны с левой стороны утесом, а с правой – озером. Я краем глаза видел, как наши солдаты то наседают, то отступают от сьельсинских скахари. Вот кто-то метнул нахуте, кто-то пальнул из плазмомета, где-то шипели дисрапторы, где-то звенели копья и мечи.