— Подвенечное платье, — напомнила она ему все тем же несвойственным ей мягким голосом.

Он засмеялся и повел вокруг себя взглядом. И сколько было величия и властности в этом взгляде и повороте головы! — одного этого было достаточно, чтобы немедленно появилось то, что требуется королю Ромна. И вдруг под горячим, словно черное солнце, взглядом Пава вокруг нее затрепетали голубые язычки пламени.

Голубые огоньки все разгорались, потрескивая и мерцая, все крепли, мягко поглаживая ее тело своими язычками, и вместе с тем она все больше слабела. Смертельная усталость вдруг охватила Джирел, ей казалось, что жизнь вытекает из нее по капле и сгорает в этом ласковом, прохладном пламени. Но она ликовала, зная, что вся ее сила переходит в пламя, которое должно подавить пламя Пава.

Вновь дунул порыв промозглого ветра, будто неожиданно распахнулась дверь, ведущая в могильный склеп. И вслед за этим неуловимым дуновением, не шевельнувшим ни единым волосом рыжей Джирел, откуда-то из немыслимого далека, из запредельных пространств, словно едва слышное эхо, зазвучал голос ведьмы:

— Сосредоточься на пламени — немедленно, немедленно! Скорее! Скорее! О, какая дура!

И холодный насмешливый, колючий хохот, словно тонкая тень, поплыл по бесконечным, не имеющим измерений пустотам. Едва стоя на ногах от слабости, Джирел все же послушалась белую ведьму. Насмешка в ее далеком голосе хоть и рассердила ее, тем более что она не могла понять, над чем смеется ведьма, — эта насмешка придала ей силы, как придают силы уставшей лошади острые шпоры всадника. Как и прежде, Джирел чувствовала в словах ведьмы скрытую угрозу, но оставила это без внимания: она понимала, что ей не будет покоя, пока Пав не умрет, и была готова заплатить любую цену за его смерть.

Джирел до крови закусила губу и собрала все свои силы, чтобы сосредоточить внимание на пламени, горевшем вокруг огромной головы идола. Она понятия не имела, что произойдет после. Голова ее шла кругом, глаза застилал туман, но, сильно закусив губу, она усилием воли направила пламя, мягко бегущее по ее телу, прямо на огненную корону, обрамляющую величественный лоб статуи.

И голубые язычки, которые так нежно ласкали ее, отделились от ее скрытого бархатом тела и обратились в сторону идола. Едва живая от слабости, отдав почти все свои силы пламени, Джирел тем не менее удвоила свои усилия. Пламя, отделившееся от нее, вытянулось и по огромной мерцающей дуге поднялось к голове огромной черной статуи, нависающей над Джирел.

Откуда-то издалека до нее донесся низкий, рокочущий голос Пава: