Это была не просто тишина, но тишина, наполненная напряженным, звенящим, жгучим ожиданием. Она чуть ли не кожей ощущала, как затаились там, в темноте, эти люди и ждут, сладострастно предвкушают то, что непременно должно произойти; и это напряженное ожидание словно опутало ее со всех сторон своей липкой паутиной, а концы этой паутины зажали в руках и держат ее невидимые стражи. И кровь леденела в ее жилах при мысли о той сущности, явления которой ждут они и которую они хотят поймать в свою паутину. Она подняла голову и всмотрелась в темноту над головой, уверенная, что оттуда вот-вот, уже сейчас, через мгновение бешеный порыв ветра завертит эту тьму вокруг нее и превратит ночь в хаос, из которого протянется к ней рука Эндреда… о, как долго, как страшно длилось это мгновение…

Но минуло мгновение, потом еще одно и еще, и наконец она не выдержала и, обратившись к темноте, неожиданно для себя самой тихим голосом произнесла:

— Могли бы хоть подушку мне бросить сюда, что ли. Я устала стоять, а сидеть на этом полу холодно.

К ее удивлению, во мраке послышались торопливые шаги, и через секунду к ее ногам, мягко шлепнувшись на камень, упала подушка. Джирел опустилась на нее и застыла, уставившись глазами во тьму. Так вот оно что, значит, они все видят, они могут видеть в темноте! Слишком уж уверенными были шаги, так не может идти человек, если он ничего не видит ни перед собой, ни под ногами, да и подушка упала прямо подле нее, как раз туда, куда нужно! Но тут она почувствовала непонятную усталость, обхватила руками плечи и постаралась больше ни о чем не думать.

Мрак, окружавший ее, казался беспредельным. Она совершенно потеряла ощущение времени. Сколько уже прошло с тех пор, как она сидит здесь? Минута? Год? А может, это века бегут один за другим в этом полном, абсолютном безмолвии, где не раздается ни единого звука, кроме ее тихого дыхания, слабые волны которого беспомощно бьются о стену напряженного ожидания. Ей опять стало страшно, и страх ее все нарастал. Вдруг завоет по темному залу этот неистовый, этот грозный ветер, вдруг снова схватит ее безжалостная рука, лишенная своего тела, и в губы ей жадно вопьется этот отвратительный рот с мерзкими редкими зубами… Холод пополз у нее по позвоночнику.

Ну хорошо, положим, он снова явится. Ей-то от этого какая польза? Эти жалкие недоноски, эти ненормальные, которые стерегут ее здесь, они ведь и не подумают поделиться сокровищем с ней. Она помнит, какая неистовая алчность горела в их глазах. Желание отыскать сокровище у них так велико, что они не побоялись пробудить этот кошмар, этот ужас, они бросили вызов самой смерти, легенды о которой люди шепотом пересказывают друг другу со страхом. Но знают ли они сами, что лежит в этой так строго охраняемой шкатулке? Что уж в ней может быть такого драгоценного, чтобы желание обладать этим оказалось выше страха смерти?