Общество охватила децентрализация. Города росли вширь, а не вверх. Небоскребы стали анахронизмом. Среди садов и парков попадались лишь одноэтажные домики, кругом играла детвора. Война превратилась в давно забытый кошмар, в воспоминание о тех варварских временах, когда судьбы мира решали мужчины.

Старичок доктор Филипс, глава никому не нужного, утратившего былую славу Города Ученых, вызвал настоящую бурю гнева у президентши Уилистон, осмелившись критиковать современную тенденцию развития цивилизации по аграрно-антитехническому пути. Их беседу транслировали в теленовостях на полмира.

— Госпожа президент, — говорил доктор, — неужели вы не понимаете, куда мы движемся? К регрессу! Сколько можно поручать лучшим мировым умам биться над улучшением условий жизни? Какое небрежение талантами! Вчера ваша администрация на корню зарубила блестящий проект одного из самых даровитых молодых специалистов!

— Да! — Плохо скрываемая досада в голосе Алисы Уилистон была слышна половине земного шара. — Этот, с позволения сказать, блестящий проект — изобретение прибора, ведущего прямо к войне! К чему он нам? Помните ли вы, доктор Филипс, что обещала миру первая женщина-президент? Пока в Белом доме не будет заседать мужчина, никто не вспомнит о войне!

В Лондоне эти слова одобрила Елизавета Английская; их же, улыбаясь с телеэкрана, повторила в интервью амстердамским репортерам Юлиана VII. Пока правят женщины, война будет вне закона. Нашей цивилизации нужны мир, комфорт и достаток, культ всевозможных искусств, и тогда на земле после веков боли, страданий и кровопролития настанет эра подлинного гуманизма.

В мире, превращенном в сад, годы безмятежно складывались в века. Наука направила свой гений на стабилизацию климата, и больше никто на планете не страдал ни от холода, ни от ураганов. Продовольствия с избытком хватало на всех. Рай, утраченный Адамом и Евой на заре зарождения человечества, был заново обретен их отдаленными потомками, и земля сравнилась с Эдемом. В мире, где любые физические усилия стали лишними, человечество занялось духовным развитием, В своих белых одноэтажных домиках, рассеянных среди всеобъемлющего парка, люди самозабвенно погружались в нематериальные сферы бытия, исследуя тайны духа.

Билл Кори, ссутулившись в рабочем кресле, давно перестал быть собой. Он превратился в отвлеченный разум, наблюдающий за потоком времени. Надгробный камень с его именем на одном из калифорнийских кладбищ давно затянуло дерном, но Билл, словно и вправду обретший бессмертие, двигался все дальше сквозь века, вдоль длинной разматывающейся вереницы своих потомков. То тут, то там он неожиданно натыкался на какого-нибудь праправнука с точь-в-точь таким же лицом, как у него или у Салли. Здесь и там мелькал, словно отраженный во многих зеркалах, милый облик Сью — иногда едва узнаваемый и неполный: то ее живые карие глаза озарят лицо далекой праправнучки, то тень улыбки или форма носа покажутся Биллу смутно знакомыми. Но порой в отдаленном будущем он встречал настоящую Сью, похожую на себя до мельчайших подробностей, и всякий раз при виде этого родного лица его сердце мучительно сжималось — от нежности к дочери, которой могло и не быть.