– Слава богу. Я оказался прав, я никогда не верил в твою смерть. Жаль, самому осталось недолго…

– Не надо говорить, Иньиго, побереги силы. Сейчас мы спустим тебя в крепость, там хороший маг, он поможет.

– Я сам неплохой маг. Ты не понимаешь, мы чувствуем приход костлявой… Слишком сильный взрыв… Что это было?

– Порох, камни и амулет, настроенный на любое колдовство.

– Здорово придумано. Нас такому не учили. Жан, дай мне руку, не отходи, пока я… Пожалуйста, мне страшно… – Парень достал из-под рубахи амулет. – Вот, возьми, отдай маме. Не сейчас, когда сможешь, ну хоть когда-нибудь…

– Отдам, если выживу.

– Выживешь. – Иньиго слабо улыбнулся и попытался сжать руку друга. – Я верю, ты сможешь. Жан, а спой мне. Ну ту, что ты пел в Морле, о борьбе.

– Конечно. – И, сев рядом, Жан тихонько запел сорванным, охрипшим голосом, ставшим так похожим на голос автора баллады. – Средь оплывших свечей и вечерних молитв, средь военных трофеев и мирных костров, жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф…[41]

Мальчик умер на пятом куплете, так и не услышав, что будет, когда рядом рухнет израненный друг, и над первой потерей ты взвоешь, скорбя…

Хоронить кастильцев не было ни времени, ни сил. Останки просто сложили в кучу и закидали камнями, чтобы зверье не растащило. Кто выживет в этой драке, тот и отдаст последний долг.

Вечером, после обхода госпиталя и поверки, Ажан сидел у костра близ крепостной стены, наслаждаясь тишиной и не думая, что эта самая стена почти разрушена, и завтра в ней неизбежно пробьют пролом, удерживать который попросту некому. Из двухсот девяти человек гарнизона в строю сто пятнадцать. Включая мальчишку де Сент-Пуанта, который наотрез отказался покидать крепость.

– Это моя присяга Галлии. Я или буду служить ей, либо погибну здесь и сейчас.

И все. Слово сказано, дворянин ему не изменит. Пашет в госпитале, меняет и стирает загаженные и окровавленные простыни, кормит и поит, помогает перевязывать, выносит и закапывает ампутированные конечности. На зубах, из последних сил, но держится, спасает жизни.

Только кто спасет его? Завтрашний день будет последним. Защитники и так совершили чудо, продержавшись три дня. Пережить четвертый – это уже за гранью человеческих возможностей. Потому и не думал об этом Жан. Просто к стене госпиталя была прислонена гитара. Хозяина сегодня убили, и товарищи вынесли ее на улицу – берите, кто хочет. Сержант за все время службы в крепости не пытался играть, а сейчас все-таки взял инструмент в руки. Струны резали отвыкшие пальцы, но мелодия лилась, словно сама рождалась в этих суровых горах.