Моя рука сжала ладонь недоноска. Он попытался освободиться, и от его рывка, помноженного на встречный рывок уже от меня, запястье хрустнуло. Жертва заверещала, выгнулась, схватилась второй рукой за кисть, но я уже фиксировал его полями. Мгновение — и он лежит, подёргиваясь, придавленный к полу всей тяжестью эволюции, породившей к жизни таких монстров, как я. Лишь свистящее дыхание с трудом пробивается сквозь захват.

— А ещё, урод, это не просто женщина. Это моя женщина. Поэтому прежде, чем ты умрёшь, я спрошу с тебя за каждое к ней прикосновение, — держа сломанную в запястье руку, я вонзил один из когтей второй ему под ноготь.

Новая боль стала для насильника последней каплей. Его сознание не выдержало такого надругательства и отключилось. Но со мной подобный номер не пройдёт. Я и до инициации отлично знал человеческое тело. Мастер боевых искусств не может его не знать. Массаж. Точки для ударов. Слабости тех или иных членов и органов. Много всего. А после инициации я мог просто пропустить импульс, имитируя работу периферийной нервной системы, и мгновенно вывести его из беспамятства. Что и проделал. Взял второй палец, освободил ударный коготь и… продолжил наш мужской разговор.

…Тренировочную зону покинул спустя сорок минут. Весь в крови, но с ясным взором. Ярость оказалась усмирена. Оказывается, вода для неё сродни эрзацу, ей нужна полновесная кровь. И ярость её получила с лихвой. Теперь у меня за спиной, на татами, остывал свежий труп. Умирал недоносок долго. Харакири должно было показаться ему избавлением, хотя вещь вообще-то крайне неприятная. Недаром у японцев было принято делать харакири в присутствии близкого друга, который после милосердно отрубал страдальцу голову.

Я не был садистом, но о проявленной жестокости не жалел. Будь на месте Эйди Викера или Триша, я мог бы его пощадить, ограничившись ломкой. Насильника в тюрьме тоже не убивают. Но осознание того, что именно Милаха могла стать объектом насилия… Эта республиканка с совсем нереспубликанской потребностью в сильном плече… Нашедшая во мне не просто любовника, но это самое плечо, признавшая за мной роль без пяти минут старшего брата… От одной мысли, что её могли обидеть, и к чему это могло привести для её психики, глаза застила первородная ярость.

Кошки встречали вестника мести в полном составе — разве что не строем, — но и так нотки торжественности проскальзывали во всём их облике. Эйди сразу шагнула навстречу. Её ясная открытая улыбка окончательно примирила меня с реальностью.

— Ты заботливый, брат. Мне приятно.