— На хер! — ору я.

— Слушай, что говорит парсер, — это голос Комачо Сантуша.

Его больше не видно — планетолет уже скрылся в желто-мучнистом супе, который варится поверх Керсаспа. Но голос звучит. Ровно и бодро.

— Комета! Здесь Ника! Немедленно иди домой! Это приказ! Набирай скорость или пропадешь, идиот!

— Не дури! — кричит Клим.

— Комачо, черт небритый! Оставайся возле флуггера! Садись на песок, я тебя подберу!

— Да я уже сел. — Сантуш, кажется, усмехается. — Отличная машина… Всего растрясло, но даже прическа не попортилась. Не дури, Андрей. Ко мне идут клонские танки. Засекли место приземления и теперь времени не теряют…

— Тем более надо тебя снимать!

— Товарищ Иванов! Если вы меня слышите! Взрывайте вашу бомбу, или этот дурак в самом деле прилетит меня спасать.

Молчание. Оно длится между вечностью и мгновением.

— Андрей, здесь Иванов. Товарищ Сантуш прав. Двоих мы уже потеряли…

— Командир! Я вас не узнаю! Хватит соплей, взрывайте!

— Даю обратный отсчет…

— Вот так-то лучше. Андрей, вали к «Дзуйхо»! И вот еще что: правильно я тогда на «Тьерра Фуэга» за тебя…

Голос Сантуша пресекается.

Какой-то скрежет. И всё, канал молчит.

Так погиб мой друг Комачо Сантуш. Судьба. А против этой госпожи не попрешь. Он был прав, когда недавно, или очень давно, говорил Иванову, что чоругская машина будет его последней.

Мы сели на «Дзуйхо».

Наша «муха» разогналась под обстрелом с крепости «Шаррукин-30». Перед тем как уйти в X-матрицу, операторы засекли множественные отметки дальнобойных ракет, которые вышли из атмосферы Бирба, как бы дико сие ни звучало.