— Назад, — сказал Биссонет. — Вы что?

— Не знаю, — ответил Кратов, сражаясь с собой. — Заговорить с ним. Пусть прочтет мои мысли, как читает в головах у Видящих Внутрь. Может быть, он поймет…

— Что, что поймет?! — прохрипел Биссонет. — Назад! Вы спятили! Это чужой разум, абсолютно чужой, у нас с ним нет ничего общего, ни единой точки соприкосновения! Если бы он был способен что-то понимать, то разве допустил бы хоть одно Очищение?! Ему безразлично, живы мы или нет. Может быть, он даже предпочитает, чтобы мы… как Тьмеон… Может быть, он питается некротической энергией! И вместе с остальным гадюшником нарочно превратил бедных Аафемт в стадо безумцев, одержимых жаждой смерти! Не смейте даже приближаться к этой мрази со своими мыслями!..

— Да, верно, — упавшим голосом сказал Кратов. — Я снова не могу читать его эмоциональный фон. У него иные эмоции.

— Уйдем, Кратов, — зашептал Биссонет и потянул его за рукав. — Пока он занят не нами… Но, ради Бога, смотрите, смотрите во все глаза и запоминайте, такая удача не выпадает дважды!

Они попятились к выходу из зала, неотрывно глядя на Мерцальника. Тому, казалось, и в самом деле было не до них. Не сдвинувшись ни на миллиметр, он продолжал висеть над костяком и облизывать его череп.

— Прочь отсюда, наверх, — торопил Биссонет. — Пока я не взорвался от впечатлений. Сам дьявол не знает, какую модель строить для этого мира…

— Лучше бы вы придумали, как нам открыть люк, — буркнул Кратов.

Напоследок он обернулся, чтобы еще раз увидеть фантастическую картину. Все эти самосветящиеся трубы и неведомо что демонстрирующие приборы. Стаи серых полотнищ, что бесшумно резали накаленный воздух под высокими сводами. И Мерцальника.

Он споткнулся на ровном месте.

…Это было мимолетное ощущение, неожиданно для него возникшее и тотчас же прекратившееся. И не нашлось бы слов, чтобы описать его человеческим языком.

Полная отчужденность. Странный, гнетущий мир враждебных видений, которые хочется разрушить, смести одним усилием и впредь о них не вспоминать. Но этого нельзя делать, ибо разорвется единое поле мысли и нанесенная рана долго не зарастет. Брезгливая жалость к слабым, немощным, разобщенным и потому неспособным на высокий полет мысли созданиям. Неприятное осознание личной несвободы. Жгучее, неодолимое желание исполнить все обязательства и поскорее уйти. Вернуться туда, где хорошо. Где всегда легко, светло и радостно. Где нет нужды вспоминать о неприятном, о том, что кануло в потоки вечности без возврата. Где все в каждом и каждый во всех. И нет прошлого. И незачем заботиться о будущем. Есть только спокойное море настоящего. В нем растаяла мутная река прошлого, из него же истекает чистый ключ будущего…