– Я все еще думаю, – сказал высокий, – что нам четверым нужно куда–нибудь поехать и устроить грандиозный гудеж.

Себастьян поблагодарил их, вылез из машины и пошел прочь.

Но машина тут же направилась вслед за ним. Когда она его догнала, один из юдитов опустил окошко, высунул голову и крикнул:

– Если хочешь туда вломиться, мы тебе поможем. Мы не боимся Тематической публичной библиотеки.

– Ни хрена мы ее не боимся, – поддержала его юдитка.

– Нет, – твердо сказал Себастьян.

Это нужно было делать в одиночку; трое юдитов при всей своей пылкости ничем не могли ему помочь.

– Тогда иди–ка ты, парень, домой, – предложил юдит. – Сегодня ты уже ничего не сделаешь, так попробуй завтра.

Они были совершенно правы, и Себастьян кивнул.

– О’кей, – сказал он, – так и сделаю.

Теперь, когда он смирился, на него обрушилась страшная усталость: вслед за мозгом, решившим ничего уже не делать, тело тоже позволило себе слабость. Он крикнул им «salve»[33] и побрел вперед, к освещенному перекрестку, чтобы поймать такси.

Он чувствовал себя буквально раздавленным.

Глава пятнадцатая

Глава пятнадцатая

Знание Его, превосходя движение времени, пребывает в простоте Его настоящего.

Получасом позже, вернувшись в свою квартиру, он, по счастью, нашел ее пустой; Джакометти и Карл–младший в конце концов все–таки ушли. Все пепельницы были битком набиты целыми сигаретами; Себастьян было начал собирать их в пачки, но потом в тупом оцепенении бросил это занятие и лег в постель. Во всяком случае, воздух в комнате был чистый и свежий; раскуривание стольких сигарет не могло его не очистить.

А потом кто–то тихо поскребся в дверь. Ничего не соображавший Себастьян кое–как встал с кровати, заметил с удивлением, что спал, не раздеваясь, и пошел, пошатываясь, к двери. Там никого уже не было, слишком долго он собирался. Но прямо на пороге лежал ярко–синий аккуратно завернутый пакет. Эта самая якобы монография якобы Ленса Арбутнота.

– Господи, – простонал Себастьян; его голова буквально раскалывалась, все тело мучительно ныло.

Стрелки часов, висевших на кухне, стояли на восьми. Восемь утра. Библиотека уже открыта.

Он прошел в гостиную, сел и неверными пальцами развязал сверток. Сотни страниц машинописи с массой поправок чернилами, все весьма убедительно… эта работа безвестных юдистских умельцев выглядела просто блестяще. С какого места ни читай, все вроде бы имело смысл; у нее была своя сумасшедшая логика – именно то, что и требовалось. Она явно не вызовет в Библиотеке ни малейших подозрений.