Однако Пипо не заинтересовался ее пояснениями. Когда десколадор покончил с молекулой гена тростника, он перевел взгляд с одной клетки на другую.

— Они не просто похожи, они идентичны, — сказал он. — Одно и то же!

Новинья не поняла сразу, что же он заметил. Что было такое же и как что? Она и спросить его не успела. Пипо уже вскочил со стула, сгреб свое пальто и побежал к двери. На улице моросил дождь. Пипо остановился, только чтобы сказать ей:

— Скажи Либо, чтобы он не ходил за мной, только покажи ему эту модель и посмотри, сможет ли он найти разгадку до того, как я вернусь. Он поймет — это ответ на главный вопрос, ответ на все вопросы.

— Скажите мне.

Он засмеялся.

— Не жульничай. Либо скажет тебе, если ты сама не видишь.

— Куда вы идете?

— Конечно, спросить у свинок, прав ли я! Но я знаю, что прав, даже если они и попытаются обмануть меня. Если и не вернусь через час — значит, я поскользнулся и сломал ногу.

Либо не удалось увидеть модель — собрание комитета по планированию затянулось из-за обсуждения вопроса о расширении пастбища, а после собрания ему нужно было зайти за запасом продуктов на неделю. Когда он вернулся, Пипо отсутствовал уже четыре часа, начинало смеркаться, а моросящий дождь переходил в снег. Они сразу же вышли на поиски, опасаясь, что им придется долго искать его в лесу.

Они нашли его слишком быстро. Его тело уже остывало в снегу. Свинки даже не посадили дерево в его останки.

Глава 2. ТРОНХЕЙМ

Глава 2. ТРОНХЕЙМ

Глубоко сожалею о том, что не смог выполнить ваш запрос о представлении более детальной информации о ритуалах ухаживания и брачных церемониях аборигенов Лузитании. Должно быть, это обстоятельство причиняет вам невообразимые страдания, иначе вы не стали бы обращаться в Ксенологическое общество с просьбой сделать мне выговор за отказ сотрудничать с вашими исследователями. Когда так называемые ксенологи выражают недовольство тем, что я не получаю нужных данных в процессе наблюдения за пекениньос, я, как правило, настоятельно рекомендую им перечитать закон, накладывающий на меня всевозможные ограничения. Мне разрешено брать с собой на полевые работы только одного ассистента; мне не разрешается задавать вопросы, могущие раскрыть задачи наших исследований, дабы пекениньос не пытались подражать нам; мне запрещено делиться информацией в расчете вызвать их на ответную реакцию; я не могу находиться с ними более четырех часов в день; я не могу пользоваться в их присутствии продуктами нашей технологии, кроме одежды, включая фотоаппарат, магнитофон, компьютер, мне даже запрещается писать фабричной ручкой на фабричной бумаге; я не могу наблюдать за ними в естественных условиях, то есть без их ведома. Короче говоря, я не могу ничего сообщить о том, как пекениньос размножаются, потому что они предпочитают не делать этого у меня на глазах. Конечно же, наши исследования неполноценны! Конечно же, наши выводы, касающиеся свинок, абсурдны! Если бы нам пришлось изучать ваш университет в условиях такой же жесткой регламентации, как и на Лузитании, то мы, вне всякого сомнения, пришли бы к выводу, что люди не размножаются, не образуют семейных групп и посвящают всю свою жизнь задаче воспитания взрослых профессоров из зародышей-студентов. Мы могли бы также предположить, что профессора обладают значительной властью в человеческом обществе. Компетентное исследование быстро обнаружило бы ущербность подобных заключений — однако в случае со свинками не допускается возможность не только компетентного, но и сколько-нибудь вдумчивого и методичного подхода к их изучению. Антропология никогда не была точной наукой; наблюдатель и наблюдаемый принадлежат к разным культурам. Но это все же естественные ограничения, присущие самой науке. Нам же, а значит, и вам мешают именно искусственные ограничения. При современных темпах исследований мы могли бы с таким же успехом отпечатать анкеты, раздать их пекениньос и ждать, когда они сдадут нам свои сочинения. — Жоао Фигейра Альварес, Ответ Пьетро Гуаттанини, Сицилийский университет, Миано Кампус, Этрурия (опубликовано посмертно), «Ксенологические исследования», 22:4:49:193