— Двадцать два года.

— Двадцать два года! Что тебе дадут несколько дней? Разве ты не можешь подождать еще месяц, до рождения ребенка.

— Через месяц, Вэл, мне может не хватить духу оставить тебя.

— Тогда не уезжай! Что тебе эти свинки? Баггеры тоже были раманами, и этого хватит для одного человека. Оставайся, женись; ты открыл миры для колонизации, Эндер, теперь оставайся здесь и пожинай плоды своего труда.

— У тебя есть Якт. У меня — несносные студенты, пытающиеся обратить меня в кальвинизм. Мой труд еще не окончен, а Тронхейм — не мой дом.

Вэлентайн восприняла его слова как обвинение: ты укоренилась здесь, не подумав о том, смогу ли я жить на этой почве. «Но это не моя вина, — хотела сказать она, — ведь это ты уезжаешь, а не я».

— Помнишь, как это было, — сказала она, — когда мы оставили Питера на Земле и отправились в многолетнее путешествие в нашу первую колонию, которой ты управлял? Он все равно что умер для нас. Когда мы долетели туда, он был уже стар, а мы — все еще молоды; помнишь, мы говорили по ансиблу с ним, он уже стал древним старцем, облеченным властью Гегемоном, легендарным Локком — кем угодно, только не нашим братом.

— Насколько я помню, так было лучше, — Эндер пытался представить вещи в менее мрачном свете.

Но Вэлентайн превратно истолковала его слова.

— Думаешь, я тоже стану лучше через двадцать лет?

— Думаю, что буду горевать по тебе больше, чем если бы ты умерла.

— Нет, Эндер, я все равно что умру для тебя, и ты будешь знать, что именно ты убил меня.

Он вздрогнул.

— Ты ведь так не считаешь.

— Я не буду писать тебе. Зачем? Для тебя пройдет всего одна-две недели. Ты только прилетишь на Лузитанию, а в компьютере уже будут письма, написанные в течение двадцати лет человеком, которого ты покинул неделю назад. Первые пять лет для меня будут пронизаны горем, болью утраты, одиночеством от невозможности поговорить с тобой…

— Твой муж — Якт, а не я.

— И потом, что бы я написала? Маленькие умненькие, полные новостей письма о ребенке? Ей будет пять, шесть, десять, двадцать лет, она выйдет замуж, а ты даже не будешь знать ее, не будешь переживать за нее.

— Я буду переживать.

— У тебя не будет возможности. Я не буду писать тебе до самой старости, Эндер. Пока ты не приедешь в Лузитанию, потом в другое место, поглощая десятилетия. Тогда я пошлю тебе мои мемуары, с посвящением — «Эндрю, моему любимому брату». Я с радостью сопровождала тебя в путешествиях по двум десяткам миров, а ты не смог остаться даже на две недели, когда я попросила тебя.

— Послушай себя, Вэл, и ты поймешь, что я должен уехать сейчас, пока ты не разорвала меня на куски.