Не бойцы. Балласт. В эхес уре они умрут первыми, но никто не должен умереть в трюме, а значит, пока за ними нужно присматривать.

И за Шрамом — тоже. Гораздо внимательнее, чем за психами.

Он сказал не называть его киборгом. И Яман перестал. И запретил остальным. Но совсем без имени нельзя. У них тут, у всех, были номера, четырехзначные наборы цифр, призванные уничтожить остатки личностей, лишить последней индивидуальности, доломать то, что еще осталось не сломанным. Яман позаботился о том, чтобы ни овцы, ни хунды не забыли своих имен. Сам он, впрочем, предпочел прозвище.

А Шрам попросту отказался назвать свое имя:

— Называй, как хочешь.

— Только не киборгом? — уточнил Яман.

— Я не киборг.

Верилось с трудом. Голос без интонаций, равнодушие ко всему вокруг, почти полная неподвижность. Глаз не видно под черной повязкой, от этого еще сильнее ощущение, будто говоришь с машиной. А он не снимал эту мерзкую тряпку даже в душевой.

— Если не киборг, зачем тогда тебя так порезали?

— Неверная формулировка. Не «зачем». «Почему».

— Почему?

— Не имеет значения.

Если он не киборг, то какие тогда киборги?

Яман долго не знал, как его назвать. «Как хочешь» — дело такое, только усложняет задачу. А однажды, как раз в душевой, помогая ему одеться, все-таки взял и снял повязку, просто сдернул ее:

— Как меня достала эта тряпка!

Он даже удар не сразу почувствовал. То есть, сначала был удар о противоположную стену спиной и затылком, и только потом болью отозвалась грудная клетка. Дыхание остановилось, сердце, кажется, тоже. Яман сполз по стене, скорчился на полу, пытаясь вдохнуть. В глазах от боли стояла красная муть. А мыслей было ровно две: хорошо, что никто, даже хунды, не рискуют сунуться в душевую, когда они здесь вдвоем; и — понятно, почему он не снимает повязку.

Хундам уж точно не стоило знать, что Ямана, их командира и хозяина, может так отделать беспомощный калека.

А всем остальным, включая самого Ямана, лучше было никогда не видеть этой жути под повязкой. На месте глаз были две глубоких дыры с уродливо зарубцевавшимися шрамами, казалось, глазницы вскипели, провалились, а потом так и застыли, отвратительными потеками плоти. На красивом лице рубцы выглядели противоестественно, и от этого было еще страшнее.

Яман сипел, задыхался, и смотрел, как исчерченные шрамами руки неуверенно шарят вокруг — по скамье, потом — по полу под скамьей. Ищут повязку, которую он сжимал в кулаке. Думал о том, сколько же силы было в этом… существе раньше, до того, как его искромсал какой-то обезумевший садист. Киборги после удаления имплантантов становились не сильнее — а чаще слабее — обычных людей. А этот, он по-прежнему был ненормально сильным.