– Хозин и Довгайло еще не весь совет.

– Ну конечно! – саркастически усмехнулась жена. – Ты желаешь шагать в ногу с господином Ньютоном. Боишься всего нового! Сдался тебе этот Ньютон? И умер давно, и яблоню его, наверно, спилили. Он был лютый англичанин, а Мельничук – наш человек! И потом. Всемирное тяготение или сила всемирного давления, какая, в сущности, разница? Мельничук к тому же не только член Ученого совета. Он доктор, он профессор, он входит в состав дирекции. А Ньютон, – добавила она обидно, – был пэр.

Насчет пэра Николай Владимирович не помнил, но при всей своей нерешительности страстно не желал, чтобы в пэры выбился Мельничук. «Открытие новой истины само по себе является величайшим счастьем. Признание почти ничего не может добавить к этому». Ишь, загнул! Все прекрасно знают, что входит в это «почти ничего». Там и будущее членкорство, и отдельный коттедж, и новая машина, и большой приусадебный участок, и частые поездки за бугор, а главное – новый отдел и место первого зама. А как только станет он первым замом, сразу всплывет, кто поддерживал его в идейной борьбе, а кто высказывал непростительные принципиальные возражения. Если всю жизнь держаться за какого-то там пэра, так и в новое здание НИИ не попадешь.

Старое здание, выстроенное по проекту архитектора-конструктивиста, было чрезвычайно неудобным. Ни одного одинакового окна, нет вытяжных шкафов, вода не везде, масса кривых нелепых коридоров, бесчисленные лестницы. Яблоко, скажем, упав со стеллажа, никогда не оказалось бы у ног сидящего за столом Николая Владимировича. Наблюдай Ньютон за падением яблок в их НИИ, со знаменитым законом пришлось бы повременить.

Николай Владимирович шел по знакомой улочке.

Он любил свой маленький городок, припавший к высокой сопке.

Пух тополей, першило в горле, но ради своего городка Николай Владимирович каждое лето терпел эту пытку. Пестрели деревянные, еще не снесенные частные домики. Бабка в пестром платке натягивала между двумя березами бельевую веревку. Веселый бородатый мужик на крыше огромного нового склада набивал молотком оцинкованные листы. Опять что-то не то, тосковал Николай Владимирович. И думал: забегу к Мишину. Мишин – экспериментатор. Он со вниманием относится к его тревожным наблюдениям. «Вот вчера шел мимо панельной девятиэтажки, а сегодня там деревянные дома… Вчера парень у подъезда чинил мопед, а сегодня у подъезда стоит лошадь?..»

«Ну и что? – похохатывал Мишин. – Все так живут, и ты живи. Вот когда заработает мой аппарат, сразу поймешь, в чем дело. И выкинь ты, наконец, из головы этого Мельничука. Зри в корень!»