Ты будто оправдываешься, сказал я себе.
Да, я оправдываюсь. Я не хотел этого скрывать.
Я оправдываюсь. Ведь все, что я могу сказать об йети, сводится к чисто внешнему – он сгорблен, длиннорук, волосат, робок, низколоб. А вот каково соотношение между длиной рук и его ростом? Подвергается ли он сезонной линьке? Меняется ли цвет его шерсти в зависимости от времени года и возраста? Волосаты ли его ладони? Есть ли когти, которыми можно разрывать землю? Гуще ли на голове волосы, чем на теле? Ходит ли он наклонившись вперед или прямо? Как переносит дождь, снег, холод, ветер? Спит лежа, как современный человек, или сидя, как самцы гориллы? И много-много других вопросов. Разве послужит ответом на них клок рыжей шерсти, надежно спрятанный в бумажнике?
Я вздохнул.
Я не мог ответить на эти вопросы.
Но мир велик. И разве тем, молодым, штурмующим горные цепи, не может повезти больше? Разве кто-нибудь из них не повторит однажды мои слова? Разве не скажет кто-то из них однажды, глядя прямо в глаза своему скептическому собеседнику:
я видел снежного человека!
1958
1958
Соавтор
Соавтор
Любое несовпадение имен и событий является чистой случайностью
Любое несовпадение имен и событий является чистой случайностью
Шкиперу Шашкину было плохо.
Шкиперу Шашкину было плохо.
Самоходная баржа медленно шла вниз по Оби, и давно бы полагалось Солнцу опуститься за неровную щетку темного леса, затянутого то ли предгрозовой дымкой, то ли сухим туманом, но шел уже одиннадцатый час, час в сущности сумеречный, а Солнце, сплющенное, как яичный желток, продолжало висеть над лесом. Круглое, багровое, совершенно обычное. Во всем обычное, кроме одного: заходило оно не на западе, то есть там, где ему следовало заходить, а на востоке – над редкими огоньками большого села.
Самоходная баржа медленно шла вниз по Оби, и давно бы полагалось Солнцу опуститься за неровную щетку темного леса, затянутого то ли предгрозовой дымкой, то ли сухим туманом, но шел уже одиннадцатый час, час в сущности сумеречный, а Солнце, сплющенное, как яичный желток, продолжало висеть над лесом. Круглое, багровое, совершенно обычное. Во всем обычное, кроме одного: заходило оно не на западе, то есть там, где ему следовало заходить, а на востоке – над редкими огоньками большого села.
«Где-то там… – горько думал шкипер, рассматривая темнеющие берега, – где-то там на базе отдыха с корешами Ванька мой мается… – Шкипер сделал большой глоток из почти пустой бутылки. – Сынок… Ученый… Разбил под сосной палатку, сварил кофеек. Отца вот только стесняется, слишком прост для него отец… Мало я его, стервеца, в детстве драл, мало просил, на колени падал – к твердому ремеслу прибивайся! Ремесло, оно как спасательный круг! На бумажках жизнь не сделаешь! А вот не послушался Ванечка, живет теперь на оклад, а оклады у ученых какие? – Шкипер мутно глянул на багровое, садящееся не по правилам Солнце и выбросил опустошенную бутылку в темную Обь. – Не сумел я Ванечку поднять до себя, ох, не успел. Ученым человеком стал Ванечка».