Светлый фон

Свен бежал, задыхаясь, и уже знал, что вот-вот окончательно отбегает свое.

Кому-то было суждено умереть из-за неосторожной прихоти прокатиться по Далласу в открытом лимузине… Кому-то — из-за дефекта в твердотопливном ускорителе… А ему, Свену Торнссону, — из-за того, что кто-то решил: у астронавтов, летящих на Марс, должны быть белые плавки…

Он успел добежать до дверей, и двери нехотя уступили его напору.

Выскочив на площадку перед храмом, Торнссон метнулся к ведущим вниз ступеням. Ночное небо смотрело на него мириадами звездных глаз, и сияла луна, и где-то среди этих звезд затерялся кровавый Марс — словно рана на теле Вселенной.

Ступени были совсем близко.

Он почти добежал до них — и получил болезненный удар в спину. Дротик вонзился под левую лопатку…

Прежде чем упасть и покатиться по ступеням, Свен Торнссон успел подумать, что его разорванное сердце вряд ли устроит верховного жреца, ведь тому нужно было живое сердце…

И если и приносилась сейчас жертва, — то не земным, а марсианским богам.

Распахнулся черный зев тоннеля — и вдали забрезжил свет иного…

14

14

Некоторое время Каталински лежал, приходя в себя после сумасшедшего забега, который все-таки завершился тачдауном. Потом приподнялся и сел, тяжело дыша и потирая ушибленное плечо. Никаких стен в поле своего зрения он не обнаружил. Он сидел посреди обрамленной деревьями площадки, светило солнце и все так же кружила в небе птица. В отдалении, сбившись в кучу, застыла, как ни в чем не бывало, дюжина серых капель. От их пострадавшего сородича не осталось даже мокрого пятна — он словно испарился под нежарким солнцем.

Охранниками эти куски желе оказались никудышными, и Леопольд примерно знал, почему. Дело было не в охранниках, а в нем самом. Он был в этом мире иным, не принадлежавшим этому миру, — а охранники не умели вовремя распознавать иных. Потому сюда и направили именно его. Только он мог стать проходной пешкой тех, кто находился в недрах Сфинкса. Теперь ему предстояло переместиться на следующую клетку, еще ближе к последней горизонтали шахматной доски. И постараться и впредь не попадать под удар неприятельских фигур.

Охранники, которые только что представлялись ему ревущими танками, выглядели теперь как самые заурядные плевки, не более. Ничего они не чувствовали, ничего не замечали. Вернее, может быть, и чувствовали, и замечали, — только совсем не то. Инженер был уверен, что со стороны его не видно. Для той же птицы, продолжавшей неустанно тренировать крылья, на площадке по-прежнему возвышается черное сооружение, не отбрасывающее тени.