— Ну, так что вас тревожит, сержант? Вы сегодня кажетесь немного… скованным. Что-то с Элен?

Он издал невеселый смешок.

— Скованным… Да, наверное. Но дело не в малышке… то есть… не напрямую. — И сержант, чуть ли не впервые за целый день, посмотрел ей прямо в глаза. — Вы помните Эскобар, миледи? Вы же там были. Так?

— Так.

— А вот я не могу вспомнить Эскобар.

— Да, мне об этом говорили. Насколько я поняла, военные медики приложили немало усилий, чтобы заставить вас забыть ту войну.

— О да.

— Я не в восторге от методов барраярской психотерапии. Особенно когда к ней примешиваются политические соображения.

В его взгляде мелькнула робкая надежда.

— Я это заметил, миледи.

— Что они с вами сделали? Выжгли какие-то отдельные нейроны? Стерли память специальными препаратами?

— Нет… то есть они использовали лекарства, но ничего не уничтожали. Так они мне говорят. Врачи называли это блокировкой. А мы — адом. Каждый день мы попадали в ад, пока не научились избегать его. — Ботари, нахмурившись, поерзал на скамье. — Если я пытаюсь вспоминать Эскобар или хотя бы просто заговорить о нем, у меня начинает болеть голова. Глупо звучит, правда? Солдат ноет из-за мигреней, как старуха… Некоторые воспоминания вызывают такую головную боль, что красные круги идут перед глазами и меня выворачивает наизнанку. Когда я перестаю об этом думать, боль уходит. Все просто.

Корделия сглотнула.

— Ясно. Мне очень жаль вас. Я знала, что вам нелегко, но не представляла себе насколько.

— Хуже всего сны. Я вижу во сне… это, и если просыпаюсь не сразу, то помню, что мне снилось. Я вдруг вспоминаю слишком много, и голова… В общем, мне остается лишь уткнуться в подушку и рыдать, пока не смогу подумать о чем-то другом. Остальные охранники графа Петера считают меня психом, придурком. Они не понимают, как это в их компанию затесался тип вроде меня. Я и сам этого не понимаю. — Ботари быстро провел обеими руками по короткому ежику волос. — Служить у графа — большая честь, ведь мест всего двадцать. Сюда выбирают лучших, всяких чертовых героев, увешанных медалями ветеранов с идеальным послужным списком. Если на Эскобаре я сделал… что-то такое нехорошее, то почему адмирал заставил графа Петера дать мне место? А если я был героем, то почему у меня отняли память об этом?

Дыхание его участилось и теперь со свистом вырывалось сквозь длинные желтые зубы.

— А сейчас вам больно? Когда вы пытаетесь об этом говорить?

— Немного. Будет хуже. — Он пристально посмотрел На Корделию, сильно нахмурив лоб. — Но мне необходимо об этом поговорить. С вами. Это меня…