Светлый фон

Вааген дернулся под одеялом. Эйрел поймал взгляд Корделии и кивнул.

— Благодарю вас, капитан Вааген. Вы послужили нам верой и правдой. Сделали гораздо больше, чем требует долг.

— К чертовой матери долг… — бормотал Вааген. — Все пошло к черту… проклятые дебилы…

Они вышли, тихо прикрыв дверь. Уже в коридоре, когда Форкосиган отослал Иллиана выполнять его опять увеличившиеся обязанности, Корделия повернулась к мужу:

— Что теперь?

Губы его плотно сжались, взгляд стал отсутствующим. Наконец он медленно проговорил:

— На самом деле ничего не изменилось. Все осталось, как было.

— Изменилось. И сильно изменилось. Настолько, насколько велика разница между тем, кто прячется, и тем, кто в плену. Но почему Фордариан ждал так долго? Если раньше он не знал о существовании Майлза, то кто ему донес? Может, Карин, когда решилась принять его сторону?

— Возможно, Фордариан просто играет с нами. Не исключено, что он с самого начала держал репликатор про запас — на случай, если понадобится дополнительный рычаг.

— Нашего сына. Вот кого он держал про запас, — поправила Корделия. Она заглянула ему в глаза, мысленно приказывая: «Смотри на меня, Эйрел!» — Говорить надо об этом.

Она потянула его по коридору к ближайшей двери — за ней оказался пустой конференц-зал — и включила там свет. Форкосиган послушно уселся за стол; рядом с ним сел Куделка. Она села напротив. «А раньше мы всегда были на одной стороне…» Друшикко заняла свою обычную позицию у нее за спиной.

Эйрел настороженно смотрел на нее:

— Слушаю тебя, Корделия.

— Что у тебя с головой? — спросила она. — На каком мы свете?

— Я… сожалею. Задним числом. Сожалею, что не попытался спасти его раньше. Во дворец проникнуть намного сложнее, чем в госпиталь. И все же… Я не мог поступить иначе. Требуя, чтобы мои подчиненные ждали, дрожа от страха за близких, я не мог рисковать людьми и техникой ради собственного сына. Положение Майлза… давало мне моральное право требовать от них преданности. Они знали, что я не жду от них и их близких больших жертв, чем те, на которые иду сам.

— Но сейчас ситуация изменилась, — возразила Корделия. — Сейчас вы рискуете по-разному. У родственников твоих подчиненных времени сколько угодно. А у Майлза только шесть дней, минус то время, которое мы потратим на споры.

Она слышала, как у нее в мозгу тикают часы.

Он ничего не ответил.

— Эйрел… за все время, что мы с тобой прожили, просила ли я тебя о каком-нибудь одолжении? Как регента?

По его губам скользнула печальная улыбка — и исчезла. Теперь его глаза были устремлены на Корделию.