Мéарана тихо наигрывала голтрэй, чтобы не отвлекать лодочников.
— Думаю, ты перепутал искусство с развлечением.
Софвари собрался что-то сказать, но передумал.
— Я поразмыслю над этим. Ведь я бывал лишь по одну сторону музыки.
Арфистка плавно перешла на «Боевую песнь клана Томпсонов», мелодию, которая передавалась в ее семье с Темной эры, наступившей после Диаспоры. Неистовая, гневная, диссонирующая и исполненная необузданной мести, она заставила Софвари вздрогнуть. Мéарана накрыла рукой струны.
— Это было «мило»? — язвительно спросила она.
— Я не говорил «мило». Я сказал «красиво», а у красоты больше одного определения. Есть красота в золотой коже и огненных волосах девушки, но красота есть даже в трагедии и смерти. Ни там, ни там нет ничего утонченного или нежного.
Арфистка какое-то время молча разглядывала его.
— А теперь ты заставляешь меня задуматься.
— Я почти рад, что твоя мать потерялась, — произнес он. — Иначе я бы не встретил тебя.
Мéарана улыбнулась.
— То, что ты передумал, избавило тебя от наказания. Но не пытайся быть слишком умным. Меня не проведешь мудреными словами.
Софвари склонил голову.
— Я не стану говорить зауми, если ты будешь просто играть.
Лодочники завтракали поочередно, но, когда пришло время обеда, причалили к западному берегу. Плавный изгиб хорошо защищал его от паводков, поэтому ил здесь был не таким глубоким. Сойдя с лодки, правый баковый гребец вложил в руку Мéараны медную монетку.
— Ты’чтила лодку, — с сильным акцентом произнес он на имперском языке.
Речники принесли с собой флягу с
На второй день, ближе к вечеру, они достигли руин Мадеена-из-’Лунов. На место погребения города указывали обломки колонн, стены и торчавшие из воды статуи. Лодочники не обращали на них внимания, лишь вытащили из земли плиту, которую использовали в качестве стола, но галактики отправились изучать руины. Даже Теодорк был впечатлен.